Валерия Спасская - Время светлячков

* * *

Лара владела одним сокровищем: ключом от двери, ведущей на крышу. Нужно было преодолеть всего лишь два лестничных пролёта от её квартиры на девятом этаже до волшебного тайного места.

Она взяла бутылку, штопор и бокал, и, шурша бархатными складками длинной чёрной юбки, поднялась наверх, чтобы новый чудесный вечер провести наедине с собой и с красками, наполняющими мир.

— Пусть пока я одна, — шептала она себе, — но это уже ненадолго. Теперь я знаю, чего хочу.

Заходящее солнце вдали над лесом переливалось бликами, отражаясь и смешиваясь в палитре бокала с пьянящим напитком. Сидя на самом краю крыши, Лара пила в одиночестве насыщенный красный с оттенками заката, и выше неё были только небо и птицы. А ещё — самолёты, летящие к дальним странам. Художница никогда никуда не летала. Она любила придумывать места, в которых могла бы побывать.

Девушка представила себе море.

Вдруг стало легко на сердце, все переживания растворились, а перед внутренним взором задрожала полоса прибоя. Солнечные блики нежились в лазурных волнах… Лара ступала босыми ногами по тёплому песку, улыбаясь, приближалась к воде. Море было таким реальным, оно шумело совсем рядом, оставалось сделать лишь шаг, чтобы ощутить на теле солёные брызги и пойти навстречу волнам, которые, казалось, вот-вот обнимут ступни шипящей пеной, как от шампанского, и отступят, оставив кожу блестеть на солнце… если она успеет высохнуть до следующей волны.

«Пожалуй, сегодня начну писать море, — подумала Лара, — ведь не так важно, что я его никогда не видела, дело не в этом. Напишу так, как чувствую, как оно отражается в моей душе.»

Она всегда творила спонтанно, мало сверяясь с оригиналом и даже избегала какой бы то ни было натуры, руководствуясь одним воображением. Лара создавала иные миры, сказочные и фантастические, она не боялась экспериментировать с материалами и красками и в процессе забывала себя, отдавалась безрассудно потоку, доверяя ему. Ещё никогда вдохновение её не подводило.

* * *

Сидя одна на крыше, Лара любила придумывать себе отца. Иногда он жил в Финляндии, в загородном коттедже, в одиночестве. Каждое утро отец выгуливал двух доберманов в заснеженном лесу, а потом возвращался домой, чтоб написать очередную главу своей новой книги. Лара могла приезжать к нему, когда захочет, греться у камина, завернувшись в плед, пить глинтвейн после долгой прогулки по лесу. Собаки, развалившиеся на белом ковре у её ног, тяжело дышали, вывалив языки, но не уходили от огня, потому что они очень любили Лару. А папа сидел в кресле, в тёмно-зелёном полосатом халате и уютных коричневых тапках, положив ноги на журнальный столик. Он держал в руках рукопись или уже изданную книгу (знал, что у дочери никогда нет на это времени) и читал вслух главу за главой, пока девушку не начинало клонить в сон, и тогда она отправлялась в свою маленькую комнатку под крышей, где кроме неё никогда никто не ночевал, зажигала тусклую настольную лампу и думала в одиночестве обо всём — так хорошо думалось в гостях у папы в тихом доме, когда метель снаружи завывала и стучала в окно снежной крупой…

Иногда Ларе нравилось представлять своего папу черноусым цыганом; он вечно мотался по миру, но порой его табор заворачивал в её город, чтобы устроить в каком-нибудь местном клубе шоу с песнями и плясками. Красивые черноволосые цыганки в разноцветных юбках кружились по всему залу и пели так красиво и душевно, что прошибало до слёз, а папа разбивал бокал и тоже пускался в пляс, подхватив дочку; все ликовали, визжали и радовались, а цыганки обирали мужиков, пускающих слюни. Да и вообще — местные просто смотрели и завидовали цыганскому веселью, а Лара была одна из них, тоже цыганка, в её жилах текла буйная отцовская кровь, она танцевала с молодыми черноглазыми ребятами до головокружения, и они так напивались с папой, что, хохоча, держались друг за друга, а потом, распевая песни, покидали клуб в сопровождении всего табора и шумной толпой гуляли всю ночь по городу, пугая народ.

Утром им нужно было ехать дальше, и Лара прощалась со своей цыганской семьёй, вытирая радостные слезы, а черноволосые родственники обнимали её и желали огромной любви и много денег, а всё остальное ведь и так было у неё, и конечно, в следующем году они обещали заехать снова. Черноусый папа сверкал глазами, целовал крепко и обнимал до хруста костей, улыбался золотозубой улыбкой и говорил, что ни за что бы не бросил дочку, но не может без дороги. Он звал Лару с собой, но ей нужно было остаться дома, с мамой, и она махала им вслед, а они все разноцветными пляшущими пятнами высовывались в окна и двери вагона. Ларе казалось, что это не поезд скрывается в пыли дороги, а яркая кибитка, запряжённая отменными вороными лошадьми, с бубенчиками и разлетающимися цветными лентами в косах на пышных гривах и хвостах…