Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Но недавно мне попалась газета из тех, что специализируются на высосанных из пальца сенсациях. Пришельцы, болотные церкви, псы-оборотни, прочий бред. Меня заинтересовала фотография, изображающая американский бомбардировщик.

В статье под названием «Призраки поднебесья» говорилось о канзасском музее авиации. Среди военной техники, представленной под открытым небом, есть самолёт-ветеран Б-25, и якобы по ночам, сторожа слышат крики, доносящиеся из задраенных навсегда люков машины.

Отсутствовала очевидная версия: пьянство сторожей, зато была одна, меня взволновавшая.

Речь шла о легенде, популярной у американских лётчиков. Байка о существах, живущих в самолётах и выводящих из строя оборудования. Гремлины, вот как называли потусторонних диверсантов.

Я прожил на земле и над землёй девяносто семь лет и не верю ни в бога, ни в чёрта.

Но порой мне кажется, что я и есть самолёт, списанный, отвоевавший, вставший на вечный якорь. И в закупоренной кабине моей головы, никем не видимое прячется существо с красными горящими глазами. И иногда, по ночам, оно кричит, что я должен был остаться.

В окнах офисного центра горел свет. Четвёртый этаж, три стекляшки от пола до потолка. Роман смотрел на ночных менеджеров, выпуская дым в распахнутое окно лоджии. Менеджеры не двигались. Чёрные солдатики на чёрных креслах. Немое совещание.

Роман вернулся в зал, к юмористической передаче и пиву. На рекламе снова выскочил на перекур — процесс запущен: пиво, сигареты.

Менеджеры или кто там они продолжали рабочий день. Никогда так долго не засиживались, хотя Центр новый, да и Роман раньше не интересовался. Лицо луны — лицо Фредди Крюгера — висело над кубическим зданием. Роман сбросил пепел с высоты шестого этажа.

Но почему не двигаются?.. Словно и не шелохнулись с прошлого перекура. Или нет там никого?.. Не головы это, а подголовники кресел…

Романа охватил озноб. Он попытался списать это на пиво и осеннюю ночную прохладу. Не вышло. В офисе сидели люди, и они не двигались.

Люди?

Иди в зал и пей пиво, испуганно посоветовал внутренний голос. Роман подкурил вторую сигарету… Сейчас, вот сейчас они, хоть один, пошевелятся, и я пойду… и посмеюсь над холодным комком в желудке…

Чёрные силуэты неподвижно сидели в стеклянном ящике.

Роман вспомнил о бинокле. Бинокль лежал в антресоли. Он знал это точно — видел, когда искал удлинитель.

Он вернулся на лоджию и поднял окуляры бинокля на белые окна Центра.

Манекены на кожаных креслах смотрели на него в растрескавшиеся, покрытые плесенью монокли.

Мужик за дверью выбирается из своей квартиры, в его руках мусорное ведро и пара пивных бутылок. Шаркает шлёпанцами по бетону, гремит мусоропроводом.

— Спасите меня, — шепчет ему сосед, подлавливая на обратном пути, он бледен, помят, бурая свежая царапина на щеке теряется в недобритом подбородке.

Мужик останавливается: старая майка-алкоголичка, на огромном плече татуировка «Добрый».

— Моя собака, — продолжает сосед, — она держит меня в заложниках, сейчас спит, тише, не шумите, я не псих, это правда, помогите, — его губы то и дело слипаются, — она спит, но может проснуться. Помогите, умоляю, пожалуйста.

— Собака?! — сдвигает брови Добрый.

— Знаю, звучит дико, — сосед трясет головой, — только умоляю, не шумите, она проснётся и тогда всё пропало.

— Так позвони этим, э… блин, как их…

— Невозможно, она перегрызла провода.

— Э… ну… тогда это… от меня позвони.

— Нет, нельзя, тогда она его сожрёт, как Нину. У меня сын маленький, Василька, один годик. Можно только в магазин, разрешает ненадолго, — испуганный шепот соседа становится тише. — Пожалуйста, помогите, я всё рассчитал, я отвлеку, а вы его заберёте, так будет проще, я за него… вы же понимаете, главное он, это же ребёнок, а я сам как-нибудь. Так проще, когда за него спокоен… ну, вы понимаете, мало ли что…

Добрый обстоятельно сжимает губы и кивает.

— Пожалуйста, — продолжает сосед, — я её задержу, а вы идите в комнату, хватайте ребёнка и убегайте. Запритесь у себя, а там уже разберёмся.

Откуда-то из его квартиры доносится густой нечеловеческий храп.

— Умоляю! — сосед указывает на ближайшую дверь. — Сюда, он здесь.

— Ребёнок?

— Да, спит, — кивает сосед, открывая дверь шире.

Добрый ставит на пол ведро, заходит в квартиру, морщится от запаха псины, растерянно проходит в комнату, куда показывает сосед, приближается к детской кровати, наклоняется над высокими бортами и видит здоровенного рыжего пса. Собачьи глаза открываются и мерцают, наливаясь чернотой. Зверь утробно рычит, и, скалясь влажными рыжими клыками, бросается на шею, человек успевает поднять руку. Завязывается драка. Он отталкивает пса липкой от крови ладонью, пытается убежать, запутывается в шлёпанцах и падает. Мимо него по коридору пролетает сосед с ребёнком на руках — хлопает входной дверью, хрустит замком. Добрый оборачивается, перед его последним уцелевшим глазом размыкаются смертельные звериные челюсти, он втягивает носом их горячий гнилой смрад, коричневые зубы собаки, они больно сдавливают лицо, рвётся кожа, едкая слюна обжигает кровь, еще рывок… темнота.