Александр Белов - Пленники рубиновой реки [litres]

Малодушное «почти» заскребло острым когтем по черепу изнутри, захотелось сжать виски, раздавить боль точно спелую ягоду, чтобы услышать упругий хлопок, а после размазать подушечками пальцев липкий сок. У нее почти получилось.

Снова почти…

И получилось бы, если бы покойник не начал вдруг трястись в конвульсиях, верещать на всю округу.

От этого пронзительного крика кровь в жилах моментально выстыла, забрав последние крупицы тепла. Страх сковал тело, заморозил мысли. Барабанные перепонки напряглись до предела. Наверное, поэтому звук лопнувшей веревки она уже не услышала. Увидела только как мертвое тело, продолжая извиваться и трястись, упало на землю. Хрустнули, ломаясь, мертвые кости.

А после тишина накрыла все вокруг непроницаемым куполом.

Она уже решила, что все закончилось, когда сложившийся в нелепой позе покойник сперва шевельнулся, а потом встал на четвереньки и пополз в ее сторону. На его длинной, тощей шее болталась грязная петля, словно созданный каким-то безумным кутюрье галстук.

Она хотела сделать шаг назад, но едва не упала – нога в кроссовке по щиколотку ушла в вязкую топь. В нос ударил гнилостный запах. Ледяная вода тут же хлынула в обувку, отогнав на мгновение липкий морок. Почувствовав неожиданный прилив сил, она дернулась. Топь с влажным чавканьем выпустила ногу из захвата, оставив при себе в качестве трофея новенькую кроссовку.

Развернулась, чтобы убежать, но уже в следующую секунду оказалась в жестком захвате чьих-то рук. Бестолковая попытка вырваться ни к чему не привела. Нужно вспомнить, как выйти отсюда. Она точно знает как.

Или знала?

В голове оказалось пусто, будто там пропылесосили. Она почти физически чувствовала напряжение мозга, казалось, он пульсирует, увеличивается в размерах, но это не помогло – ни единого нужного воспоминания. Стало не просто страшно, ужас окутал ее плотным, непроницаемым коконом, постепенно сжимаясь, заставляя внутренности собраться в тугой ком.

Не понять уже: кто или что держал ее, шептал неразборчиво на ухо, гладил по щеке ледяными пальцами. Даже оживший покойник замер и наблюдал. Тень, скрывающая его лицо, медленно сползла, осыпаясь пеплом на землю. Еще немного и можно было увидеть…

…И вот, когда тень ушла с мертвого лба, пространство разорвал громкий голос с приказом проснуться…

– Опять уходишь? – Мать стояла в дверном проеме кухни, пока Вера, согнувшись в три погибели одной рукой натягивала туфли, а другой пыталась удержать слетающую с плеча сумку. – Сегодня же выходной, ты обещала съездить к Мишке в больницу. Да брось ты свою сумку, оденься нормально!

– Мам, у нас экстренная съемка. – Вера ненавидела оправдываться, но с матерью такое приходилось делать очень часто. – Не все актеры могут приехать в назначенные даты, кого-то доснимаем отдельно. Сегодня очень важный день, а наш режиссер не любит, когда опаздывают.

– Ты с ума сойдешь со своими колдунами! – Она подошла к Вере, но помогать не спешила, просто наблюдала, как та справится. – Неужели нельзя было устроится в какую-нибудь кулинарную программу? Какого ляда тебя понесло в этот вертеп?

– В вертепе, как ты выразилась, мама, очень хорошо платят. А колдуны там ненастоящие и бояться их не стоит.

– Я и смотрю: ты по ночам вскакиваешь после своих ненастоящих. – Мать все же поддержала ее под руку. – Таблетки хоть принимаешь?

– Спасибо, мама. – Вера распрямилась, сдула со лба челку. – Принимаю.

– Ладно уж, иди. На обратном пути купи хлеба и сок Мишке, я сама завтра отвезу. Тебе же некогда.

Мать развернулась, дав понять, что разговор окончен, а Вера с трудом удержалась от грубости. Она даже не знала вернется ли сегодня ночевать. Ее работа всегда непредсказуема. И мать понимала, что все именно так, но все равно стояла на своем.

– Нет мест! – водитель маршрутки, усталый дядька, махнул рукой и нажал кнопку на приборной панели.

Автоматическая дверь поползла в сторону, отсекая Веру от пассажиров, которым повезло подойти на минуту раньше. Люди отворачивались, стараясь не смотреть на нее, будто ощущали вину за то, что ей придется остаться здесь одной.

В груди переворачивалась ярость, невысказанная злоба не давала нормально дышать, и Вера, испугавшись, что сейчас просто возьмет и задохнется, сделала несколько глубоких вдохов. Она не дышала, а пила прозрачный воздух жадными глотками.

Майский микс из воспоминаний о недавней зиме, замешанных на крылатых ожиданиях грядущего лета, пьянил и кружил голову. Буквально на миг Вера почувствовала себя счастливой, уносясь мыслями туда, где не было болезни брата, где мать встречала ее по утрам улыбкой, а не сочувствующей гримасой с оттенками вины и осуждения одновременно.