Андрей Киселев - Гнев Чогори. Гора-убийца [СИ]

Как сказал мне Леонид, лагеря вообще-то были, но это было скорее символично, чем основательно. Так, чтобы передохнуть на какое-то время и идти дальше. И это оказывалось опасно и катастрофично для самих восходителей. Гора словно не давала никому пощады и передышки. Те, кому повезло подняться и спуститься с нее, как правило, говорили, что постоянное движение вверх и потом вниз, это и было их залогом к спасению. Это не давало остыть разгоряченным мокрым от текущего пота под теплой одеждой телам, что лишало возможности переохлаждения в моменты отдыха, где нужно было обязательно просушить все, что было мокрым. Иначе было бы обморожение и переохлаждение на высоте, где этого сделать было нельзя. Особенно в Зоне Смерти, за восемью тысячами метров, как на Эвересте.

Если на той же Джомолунгме можно было отсидеться в бурю при понижении резком температуры на ее перевалах в палатках, хотя было тоже весьма рискованно, так как спуститься в базовый лагерь было вообще невозможно. Тут же лучше было бы оказаться в это время, где-нибудь ниже плеча Абруции. Хотя бы на леднике Гудвин Остин среди его громадных, торчащих в небо ледовых ломанных многотонных сераков. Иначе сдует с вершины просто ураганным ветром от 50 до 60, а порой от 90 и до 100 метров в секунду, когда просто сносит все с вершин, что там есть. Было и такое здесь в предмуссонный и муссонный период и при резкой смене горного климата. Когда температура падает 0,5–0,6 градусов по Цельсию с каждым подъемом на 100 метров. И давление атмосферное достигает 668 г/кв. см. на том же Эвересте, но и Кату не исключение. Тут только со всем этим в несколько раз хуже.

— И что делать тогда? — я спросила у него, идя за его спиной — Все конец?

— Ну, зачем же сразу так. Надо просто зарываться в глубокий снег, где бы ты не находился — произнес мне мой Леня — Желательно под какой-либо торчащей из снега скалой, чтобы спрятаться от пронизывающего как острый нож, прямого ледяного ветра. И закутываться в анорак и желательно в теплое свое шерстяное одеяло и прямо с головой. Еще приготовить свою аварийную личную аптечку с таблетками Гипоксена и уколами Дексаметазона на случай обморожения. Палатку в такой шторм не поставить и пытаться даже не стоит. И тем более не развести огонь, чтобы просушиться или согреться. Я на тот случай ношу с собой обычный спирт и лишнее в рюкзаке теплое белье с носками из овечьей шерсти.

Он остановился и посмотрел назад на идущих за ним вверх к вершине. Видя, что те плетутся, ели переставляя свои ноги, он поднял вверх ледоруб и остановил всю группу.

— Мы в Зоне уже риска. Свыше восьми тысяч. Одеть всем маски и немедленно — он произнес.

И сам, достав свою со шлангом, идущим ему прямо в его за спиной рюкзак, одел ее. Потом обошел всех идущих по горе и проверил состояние их подачи кислородной смеси.

— Темняется уже — произнесла я ему, помню — Мы не успеем дойти до вершины.

Он посмотрел на свои ручные часы.

— Да, не успеем до самой вершины. Тут, как и внизу быстро тоже темняется. А в темноте гораздо опасней. Мы на отметке уже 8000 — произнес он мне. Если будет плохо, говори немедленно мне, Рози, поняла меня?

— Что ты имеешь в виду, Леня? — произнесла я ему.

— Я говорю о головокружении и прочем недомогании и прочем недомогании. Слабости внезапной, например — он произнес мне.

Но я была еще в норме и кроме недостатка кислорода в легких не ощущала ничего опасного.

Он остановился и посмотрел далеко за меня и за всю нашу группу вниз по снежнику. Он Леонид рассчитывал еще тогда увидеть первую группу с Линдой Трауэ. Но там не было никого. Он промолчал и обратился ко мне, снова мягко как к любимой.

— Рози будь добра, посматривая назад за остальными — он произнес — Мне кажется, наш пятидесятилетний богатенький Калифорниец тянет нас всех назад. Он ели ноги переставляет. Как бы не упал.

— Да, я поняла, любимый — произнесла я, показывая, что рада его приказам.

— Придется заночевать. Чего я не планировал — произнес, он мне. И его лицо было какое-то странное сейчас. Особенно его синие глаза, моего любимого, были даже напуганными. Словно Леня уже чего-то опасался и кого-то видел впереди себя.

Я понимала, он не хотел устраивать здесь ночевку. Это было опасней, чем на Эвересте. И возможно, это была единственная здесь такая вот его ночевка с горными туристами.

— Я не представляю, где тут это можно сделать — произнесла я ему.

Кругом обрывы и снежный коридор, к вершине по которому мы идем, опасен. Чуть вправо, чуть влево и конец. И высота уже на всех сказывалась.