Елена Щетинина: Самая страшная книга. Лучшее (сборник)

Христоф порадовался в сердце, но поливал не так обильно, как в первый раз.

«Ничего, ничего, уж вы напьетесь еще кровушки настоящей свиньи», – цедил он сквозь зубы.

Всем помощникам садовник дал срочное увольнение. Достать свиную кровь было нетрудно: он, случалось, и не такого просил у крестьян, если растение попадалось прихотливое. Иное дело – идти через весь город с ведром в руках и даже в саду таиться от чужих глаз.

Отростки Катерины быстро ее догнали и, к облегчению Христофа, больше не вырастали. Он наловчился подрезать ножницами новые всходы: те упрямо взрывали почву, как бы бережно он ни поливал. Хватало и нескольких капель темной влаги, чтобы вылезли две-три лапки.

Среди живой зелени теплиц, синевы неба, желтизны нарциссов и багрянца роз белесая кожа ручонок казалась напоминанием о смерти. И Христоф верил, что скоро составит свой лучший букет.

Иногда Лео чувствовал себя глупо и неловко, когда они вот так смотрели друг на друга. Но лишь иногда.

Он мог, казалось, часами блуждать взором по ее мягким чертам. От лилейных щечек к вишневому разрезу рта, вскользь по изящному подбородку и вверх, к пламени локонов, а оттуда – к глазам, всегда к глазам… Лео смущался, ведь и его изучали тем же манером. Он не знал, какие образы кроются за серыми радужками на самом деле, – и не хотел догадываться.

Лиза опиралась на подоконник, маня обнаженной кожей под дерзко задранными рукавами. Лазурное небо нависало над ними или свинцовое, багряное или вовсе бесцветное, но она сидела только так. В его присутствии лучше думалось: до глупости влюбленное лицо настраивало на благостный лад.

Она говорила:

– Леонард, ну что же вы молчите, как дурак. Показывайте, что принесли на этот раз.

И он показывал.

Лео часто стоял вот так под ее окнами. Чуть выдавалась свободная минутка, он покидал контору, где служил писарем, и бежал через дорогу. Там за кованой решеткой ограды, словно рыцарь в латах, возвышался дом хозяина Гюнта. Искушение войти через калитку было очень велико, но Лео оставался благоразумен. Поступи он так опрометчиво – тотчас натолкнулся бы на служанку или, того хуже, на самого Гюнта. И тогда тайным посещениям пришел бы конец. Поэтому он лишь бросал на особняк нарочито небрежный взгляд, направлялся же в сторону площади – по тротуару, как и положено.

Однако, отойдя подальше, останавливался, чтобы оглядеть улицу. Если вблизи никого не виднелось, он нырял направо, в овражек, который бежал вдоль ограды. Здесь иногда носились дети, но окрест находились уголки и поинтереснее. Лео это вполне устраивало, потому что никто не мешал ему взобраться по глинистому косогору, отодвинуть сломанный прут и проникнуть в парк. Он всякий раз измарывал сюртук, а с букетом лезть было еще труднее. Но калитки – твердил юноша – он позволить себе не мог. И потому вынужден был справляться.

Оказавшись в парке, среди чахлых деревьев, он опрометью и в то же время бесшумно, как садовая крыса, бросался к дому. Подбежав к тыльной стороне, Лео пробирался вдоль фундамента к западному крылу. Он прислушивался. Бывало, что в ее комнате разговаривали, и тогда приходилось ждать или отступать. Но чаще ему везло. Он кидал камешек, и Лиза растворяла ставни.

В моменты свиданий оба не вспоминали об опасности. Лео забывал обо всем, едва увидев рыжие локоны. Их же обладательницу успокаивало то, что накажут, раз уж на то пошло, не ее. Втайне Лиза разделяла мнение своих родителей. Дурашка писарь рисковал местом – ну и поделом ему.

По-настоящему она любила не его, а платья и кукол, что не предосудительно в семнадцать лет. «Это, разумеется, пока» , – уточняла Лиза про себя. Пока в Герцбурге нет ни одного юноши, достойного ее. Пока ее красота остается ее собственностью… хотя, усмехалась Лиза, ограбить себя она никому не позволит.

А Лео ее развлекал и, что гораздо важнее, носил ей цветы.

Она чуть не умерла от возмущения, когда однажды увидела его под окном. Он буквально пылал, рассыпаясь в бессвязных извинениях, и клялся, что сейчас же провалится сквозь землю. Лиза уже приустала, но тут ей в голову пришла занятная мысль.

– Чтобы искупить свой проступок, вы принесете мне букет самых лучших роз, какие только растут в городском саду, – проговорила она.

Юноша побледнел: его кошелек был столь же тощ, как и он сам. А цветы Христофа стоили баснословных денег. Но Лиза стояла на своем:

– Или так, или я все расскажу папе, и он выставит вас на улицу. А меня вы не увидите – ни-ко-гда! – отчеканила она, не без оснований гордясь своим выговором.