Александр Матюхин: Колдовство [сборник litres]

– Все ты понимаешь, – подмигнул Дубовик. – Вот Катя по малолетству, наверное, не понимает. Просветим ее?

Мама устремила на него взгляд исподлобья – тот самый взгляд, которым когда-то смотрела на папу: упади-и-сдохни.

– Идите к черту. Я одеваюсь.

И скрылась в комнате.

– Ты и раздетая хороша! – крикнул он ей вслед.

– Дубовик! – мрачно сказала бабушка.

– Да, тетя Софья?

– Совести у тебя нет, Дубовик. Но смотри же: я перед «ними», – она выразительно потыкала пальцем вниз, – давно уж о тебе словечко замолвила.

В ответ Дубовик столь же выразительно покрутил пальцем у виска.

Мама вышла через несколько минут. Дубовик попытался взять ее под локоток, но она спокойно сказала:

– Если вы до меня дотронетесь, я закричу.

Они вышли из дома. Катя последовала за ними на крыльцо и смотрела, как мама понуро бредет за следователем к калитке.

Одолеваемая дурными предчувствиями, она вернулась в дом и подошла к бабушке:

– Ба, что же это?

Бабушка положила руку ей на плечо и сказала:

– Собирайся в школу, Катенька. Они там разберутся.

И странное дело: впервые суровый бабушкин голос дрожал.

На месте могилы зияла огромная воронка. Что-то со страшной силой разорвало ее изнутри, разметав во все стороны комья земли, щепки от гроба и клочья дешевой обивки.

Дубовику при первом же взгляде вспомнились недоброй памяти М19, которые щедро поставляли моджахедам заокеанские благодетели. Вот только даже грозные американские мины не способны оставить такую воронку. К тому же никаких следов взрывного устройства обнаружить не удалось.

Как и старины Шерхана. Ни костей, ни кусков тела, ни обрывков костюма. То есть тело-то как раз было. Но не его.

Бывалые оперативники боязливо перешептывались, словно деревенские бабки на лавочке, вспоминая похожие дела, оставшиеся в «глухарях» – дикие, бессмысленные и совершенно необъяснимые. И поглядывали на Дубовика. Следователь поморщился. Не верил он ни в бога, ни в черта, ни в оживших покойников, ни в то, что у Марка мать – ведьма. Не верил даже в детстве. И старина Шерхан, конечно же, не мог вырваться из могилы, горя жаждой мести.

Опергруппа уже закончила собирать вещдоки. За оцеплением пролазы-журналисты донимали вопросами полковника. Раздраженный полковник отвечал по большей части нецензурно. Среди прочих Дубовик узнал штатного корреспондента таблоида «Зеркало». Час от часу не легче. Теперь жди кричащей передовицы: «Восставший из Ада!» И морду эту налепят, гвоздями утыканную. И тираж полмиллиона экземпляров.

В вышине лениво зарокотало. Налетевший ветер с шуршанием погнал по аллее палую листву наперегонки с парой пластиковых стаканчиков.

– Василь Кузьмич, показывайте, – велел следователь. Ильин, круглолицый и добродушный эксперт-криминалист, виновато взглянул на Галю и откинул черный полиэтилен.

Галя ахнула, зажав ладонью рот, ее ноги подкосились. Дубовик подхватил ее сзади, будто невзначай коснувшись груди.

В лежащей на земле куче размозженной плоти и обломков костей трудно было признать человеческое тело. От головы осталась лишь слипшаяся масса из клочьев волос вперемешку со слизистыми комками мозга, в которой белели осколки черепа.

– Красавец? – усмехнулся Дубовик. – Знакомься: Соколов Андрей Владиленович. Студент. Его пассию прирезал твой благоверный. Ирония судьбы.

– Прикройте… – только и смогла выдавить Галя.

Ильин снова набросил на останки полиэтилен.

– Ваши соображения, Василь Кузьмич? – спросил Дубовик, отпустив вдову. Ильин обычно восстанавливал картину происшествия, как иные влюбляются, – с первого взгляда.

– Юноша бледный со взором, по причине наркотического опьянения, горящим решил, видимо, запоздало воздать за гибель возлюбленной самым неромантичным способом, проще говоря, поссать на могилу злодея, – торжественно начал он, оглаживая усы. – В самый момент воздаяния произошел взрыв, за которым последовало нападение…

– Все-таки нападение? – перебил Дубовик. – А не взрывом его?

– Голубчик! – страдальчески воскликнул эксперт. – Каким взрывом? Парня били, ты не поверишь, копытами! Пока не лопнул череп! Тут повсюду следы копыт. Или по кладбищу гарцевала бешеная корова, в чем лично я сомневаюсь, или убийца – черт, в чем я тоже сомневаюсь, или поработал какой-то псих в крайне необычных сапожищах, в чем я нисколько не сомневаюсь.

Дубовик поморщился: скверное шутовство Василия Кузьмича давно стало притчей во языцех.