Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

Теперь попробую описать приметы женщины: среднего роста, тощая, скорее бледная, с довольно гладкой кожей. Глаза недобрые, внимательные. Разговаривает свысока, как с маленьким, а сама при этом нервничает. Ощущение остается, что либо скрытничает, либо пытается обмануть. Внешность мне показалась знакомой.

Зайдя в гостиницу, поднялись на последний этаж – сразу в ресторан. Я с такой высоты окрестностей никогда не обозревал. А картина, надо сказать, красивая. Солнце бросает последние лучи. Розовая полоса Северной Двины внизу с черной проплешиной полыньи, свободолюбивые чайки. Вдали хорошо просматриваются Мосеев остров и район Гневашево, где обитает шурин. Даже мысль закралась: а что, если бинокль наведет?

«Меня Мария зовут», – представилась женщина и заказала бутылку вина. «Я вообще не особо пьющий», – говорю. «Да это ж вино». – «Ну, ладно». – «Как ты живешь, Миша? Сколько лет прошло?» – «Не меньше шестнадцати». – «А то и больше». – «Вот этого сказать не могу, поскольку до аварии себя не помню».

Пришлось поведать кратко обо всем, что случилось с моего выхода из больницы. Я говорил, а Мария все вина подливала.

«Почему же мы здесь встречались?» – спрашиваю наконец. «А ты не догадываешься? – женщина пообмякла, лукавые взгляды бросает. – Насте своей ты здесь со мной изменял». – «Да ну!» – для виду хорохорюсь, а сам думаю, что надо бы удочки сворачивать. «Раньше ты совсем другой был», – продолжает как змея шею вытягивать, глазищами гипнотизировать. «Возможно. Но теперь я себе больше нравлюсь». – «Это потому, что ты не помнишь, какой ты раньше был». – «И какой же?» – «Красивый. Вот такого тряпья никогда бы не позволил напялить». А на мне как раз был бушлат ВМФ, подаренный Настей, – вещь практичная и комфортная, и на мой взгляд, стильная. «Как же так можно было измениться?» Тут я из себя легонько вышел: «Ты зачем приехала?» – «Повидаться… спуститься в номер ко мне не желаешь?» – «Не». – «Ну, ладно. Если что, я еще недельку тут поживу. В 313-м».

На том и распрощались. Я за вино деньги приличные отдал, съехал в лифте, вылетел на воздух, продышался и галопом домой.

Поначалу значения случившемуся не придал, несколько дней жил как в тумане. Был уверен – обстоятельства забудутся, инцидент будет исчерпан. Говорил себе: произошло недоразумение; мне и ездить с ней не надо было.

Однако размышления о том, каким я был до аварии не давали покоя. Вспоминались слова и взгляды Спиридонова. «Человек средней паршивости, гнилой изнутри». На то же указывали и воспоминания Марии.

За работой переносить раздумья легче. Знай пили брус, ни о чем не беспокойся.

Одиннадцатое – это у нас был вторник. Значит, в среду я домой вернулся вовремя, как положено. А вот в четверг уже после работы понесло в Пур-Наволок. Зачем-то гулял вдоль реки перед гостиницей. Места выбирал поближе к воде, подальше от людей. Чтоб с одной стороны меня было видно, а с другой казалось, человек сам по себе прохаживается. Армейские ботинки для таких прогулок не предназначены – песок налипает, идти тяжело. Из рифленой подошвы потом не выбьешь.

Придя домой, ботинки обстукал, тайно обмыл – почему-то страшно стало, что Настя все поймет. А она и поняла, думаю. Притихла как-то, спросила, не устал ли.

На работе я общаюсь, а, значит, дружу только с одним коллегой – водителем лесовоза Петровым. Это оригинальный человек. В своей кабине хевиметал всегда на полную врубает. Внешне круглый. Кожа на лице красная. Глаза хитрые, как бы заспанные. Общительный. Его все любят.

Года три назад он ко мне подошел. «Не суди, – говорит, – по внешности, я рак победил самолечением, людей насквозь вижу: ты человек глубокий, аура у тебя индиговая, теменная, значит, ты просветленный, а что в жизни тебе не все понятно, так это нормально, святые всегда с бытовыми проблемами сталкивались». С тех пор у нас место за штабелями, где курим, обмениваемся интересными мнениями. Допустим, по вопросу, откуда взялся мир. Петров считает, что мир – божье творение и главное – при жизни к творцу приблизиться. Я с ним не соглашаюсь: живи по совести, делай свое дело – и хватит с тебя. Много он меня про кому спрашивал. Я ему объяснял, что ничего особого там не видел, ни себя со стороны, ни света в конце тоннеля, а он мне никогда не верил. Посмотрит лукаво, пальцем погрозит – «все ты видел, рассказывать жидоморничаешь». Также и по вопросам устройства общества, бывает, спорим до посинения. Петров считает, что России нужна анархия. Я же склоняюсь к мнению тестя: лучшим строем у нас был и остается коммунистический.