Шон Хэмилл - Космология монстров [litres]

Стол начинает свою работу.

Господи…

Как больно…

Хотя Гарри и видит Город, но он в него не заходит. Он попадает в какое-то другое место.

Все начинается на смертном ложе в мемориальной больнице Вандергриффа. Но конечно, никто его так не называет. «Смертное ложе» – обычное клише, которое все используют в повседневной речи в моменты воспоминаний, сожалений или отречений, но стоит только смертному ложу замаячить в реальной жизни, эти слова сразу исчезают из лексикона. Никто не произносит их вслух, боясь, что они ускорят его работу.

Но Гарри страдает так, что не будет возражать, если дело пойдет быстрее. Болезнь казалась ему бесконечной. Сначала, чтобы скоротать время, он рисовал чертежи нового «Дома с привидениями», который, как он совершенно точно знал, никогда не сможет построить. Но было забавно помечтать по-крупному, озвучить те образы, которые мучили его во сне и наяву примерно с десятилетнего возраста. Это был огромный, раскинувшийся Город, пугающе пустой и мрачно притягательный по причинам, которые Гарри был не в силах сформулировать. Он всегда боялся говорить о нем, но теперь, под видом умственной игры, смог показать это Маргарет – чтобы поделиться, наконец, хоть с кем-нибудь своей самой сокровенной тайной.

Однако силы его иссякли, и он слишком ослаб, чтобы продолжить рисование. Сегодня семья ушла домой на ночь, и он лежит один в темноте, страдая от боли, и шепчет заветные слова, и мечтает, чтобы они наконец сбылись: смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе.

Но пока что ничего не выходит. Конец кажется невероятно далеким. Единственная польза от того, что смерть пока не близка, состоит в том, что семья уходит домой на ночь и оставляет его в покое. Семья. Жена, две дочери, а теперь еще и сын. Люди, которых ему положено любить, однако их лица сейчас вызывают только апатию, раздражение или (когда гнев становится чрезмерным) судороги. Ему хочется, чтобы они оставались дома. Его тошнит от их бледных сочувственных лиц.

Раньше он был внимательным, заботливым человеком. Даже сейчас он может ясно вспомнить моменты всепоглощающего счастья, которые охватывали его рядом с ними в прошлом: его первый поцелуй с Маргарет теплым вечером в Серси в 1968 году; визгливый смех Сидни и ее темные волосы, развевавшиеся на ветру, когда он раскачивал ее на качелях в парке; Юнис возле аквариума с морской коровой в Далласском океанариуме, когда он держал ее на руках, а она общалась с толстым белым зверем через стекло. Он помнит все это, но ничего не чувствует. Врачи говорят, что это работа опухоли, она искажает личность, превращая его в зеркальное отражение самого себя, но ему кажется, что это он и есть – настоящий Гарри, который наконец вышел из тени.

Теперь он лежит в постели, слабый, мучающийся от боли, смотрит в окно и повторяет эту мантру: смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе. Смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе. Смертное ложе, смертное ложе, смертное…

Небо за окном озаряется яркой вспышкой синего света, и мысли его прерываются. Сначала он думает, что это молния, но нет ни дождя, ни грома. Он прикрывает глаза и четко видит остаточное изображение, запечатлевшееся на его веках. Возможно, это была галлюцинация. Но вот он вспыхивает снова – этот ярко-голубой импульс, омывающий весь мир. Гарри поднимает пульт с кровати и нажимает кнопку вызова. Никто не приходит.

Он закрывает глаза и пытается услышать характерные человеческие звуки в коридоре – шорох бумаг, скрип обуви по линолеуму, приглушенные разговоры, но там абсолютно тихо. Он открывает рот, чтобы позвать снова, как вдруг комнату заливает вторая вспышка синего света. Она намного ярче, чем первая, и почему-то подтверждает то, что Гарри уже начал подозревать: за дверью никого нет.

Он отсоединяет от себя все трубочки и провода, которые якобы «облегчают» его жизнь. Физические действия изматывают его, но не так сильно, как он мог ожидать. Он нажимает на рычаг, опускающий защитные ограждения кровати, и соскальзывает на пол. Это больно, но опять же – не настолько сильно, как бы могло показаться.

Затем он встает и, громко шаркая, идет к выходу из палаты. Но вместо больничного коридора оказывается в ванной своего дома на другом конце города. В зеркале он почему-то выглядит гораздо здоровее, даже густая шевелюра теперь на месте. Вместо больничного халата на нем джинсы и толстовка. Он чувствует себя неважно, но определенно лучше, чем несколько секунд назад. За спиной на штанге для душа висит сумка с одеждой. Он расстегивает молнию и видит внутри белый костюм. Тот самый костюм вампира, который Маргарет сшила для Склепа.