Адам Нэвилл: Багрянец [litres]

Последнюю пару часов он шел прочь от берега, на запад по черной проселочной дороге, истоптанной копытами и покрытой коркой из навоза. Вонь звериных испражнений безнадежно забила носовые пазухи Энди, но он, не сдаваясь, шагал по тропке полтора часа, пока из-за холмов не показалось здание со светом в окнах.

Пока он топал к этому одинокому дому, солнце догорело на железном небосводе, железо превратилось в уголь, и тьма пропитала все вокруг, точно смола. Шагая по черным полям, Энди говорил вслух сам с собой, чтобы не поддаться панике. Не видя ничего ниже пояса, он шел через кусты, спотыкался о каменные стены и застревал в изгородях, которые замечал, только наткнувшись на них. Когда пришлось лезть через какие-то ворота, Энди поцарапал бедро, и теперь вся его нога промокла: водонепроницаемые штаны прилипли к горевшей от боли плоти, а на обоих коленях стояли синяки.

Под ногами хрустел то щебень, то трава, подошвы скользили то по жиже, то по навозу, руки замерзли до кончиков почерневших от грязи ногтей, шерстяные носки прилипли к пальцам ног, пропитавшись кровью от ногтей, от дождя куртка потяжелела вдвое. Но Энди продолжал свой нелегкий путь по неровной земле в темноте, ковыляя к желтым квадратам, все эти часы остававшимся вдали. Здания, которым принадлежали эти окна, полностью сливались с чернотой, единственным светом были сами крошечные квадраты – маяк для неосторожного бродяги, ферма, окруженная колючей проволокой.

Энди оказался там, когда большая стрелка на светящемся циферблате миновала цифру семь. На этой цифре его жена должна начать волноваться.

Он зашагал между пристройками, поскальзываясь на свежих фекалиях. Нитратное зловоние поднималось, просачиваясь в самый мозг и сдавливая дыхание.

В ближайшем здании, поглощенном ночью, раздалось низкое покашливание и два возгласа, будто животные внутри во сне почуяли незваного гостя – наверно, это были сараи, где не горел свет. Энди не столько понимал, что за строение перед ним, сколько просто чувствовал его. Однако светящиеся окна фермы понемногу росли, пока Энди не оказался перед длинной комнатой, совмещавшей в себе столовую и кухню.

К тому моменту весь стыд по поводу стука в незнакомую дверь в такой поздний час улетучился – Энди нуждался в человеческой поддержке.

Но тут он увидел в окне их . Людей. Красных людей. Голых красных людей – мужчину и женщину, возраст которых из-за темной краски на лицах невозможно было установить. Такое впечатление, будто они обмазали друг друга окровавленными руками, прежде чем садиться за стол.

Блуждая в темноте, Энди и представить не мог, что в окнах незнакомого дома окажется нечто, способное его отвратить. Но они были слишком абсурдны.

Едва стоя на ногах от шока, он развернулся, собираясь тихонько прокрасться вокруг дома к загадочному фасаду, а оттуда сбежать по первой же мощеной поверхности, что подвернется под его грязные ботинки. Но все надежды на бесшумный побег рухнули, когда носок ботинка ударился о неподвижный предмет.

Этот невидимый предмет, твердый и неподвижный, ответил глухим стуком, отозвавшимся вибрацией в колене Энди. Тело того продолжало двигаться вперед, но нога оставалась неподвижной, Энди стал падать лицом вниз и, выбросив вперед руку, попал ею в то самое окно, что совсем недавно манило обещанием безопасности.

Вторая, свободная, нога взлетела и опустилась, Энди, удержавшись, выпрямился, подождал, пока угаснет ощущение одновременно холода и жара, предшествующее падению, и снова взглянул на обитателей дома, которые не могли не встревожиться.

Так и было.

Они оставались на местах, но повернулись, уставившись прямо на него широко распахнутыми жуткими белыми глазами, которые выражали не меньше удивления, чем взгляд Энди.

Крупный мужчина поднялся со стула и указал на его лицо. Энди отшатнулся и упал в темноте двора.

Секунды спустя холодный воздух, точно колокол, сотряс звук дверной защелки. Между собственных вздохов, казавшихся ревом, незваный гость заскулил.

Позднее в том же году

Свежайшая рана в скале истекала костями, некоторые из них лежали прямо у ног Мэтта. Два больших куска скалы, будто пьедесталы колонн из древнего храма, разбились при столкновении с песком – Мэтт так и представлял мокрый хлопок, оглушительно раздавшийся тогда в крошечной бухте.

Трещина в скале располагалась прямо над его растрепанными рыжими волосами. Мэтт перевел взгляд с нее на серый берег, прослеживая траекторию известняковых обломков. Они струились застывшей рекой по пляжной гальке и впадали в море. Скала, должно быть, осыпалась на прошлой неделе, так как же давно эти кости («животных или людей?») попали в камень? И что, все эти темные куски – их осколки? Может, даже окаменелые?