Гильермо Дель Торо - Незримые [litres]

– Я пойду один, – объявил Соломон.

– Валяй, – разрешил Маклин, однако из машины вылез.

Тайлер не сдвинулся с места и закурил новую сигарету. Шериф с подручными выбрались из универсала, но только затем, чтобы хоть немного проветриться, и принялись обмахиваться шляпами.

Соломон шагнул к двери и постучал. Она моментально распахнулась, и на пороге возникла девочка в синем хлопковом платье с белым кружевом, свисающим с подола.

– Здравствуй, – улыбнулся Соломон. – Родители дома?

Она смотрела на него большими карими глазами, едва приподняв голову.

– Вы врач?

– Нет, мисс.

Девочка молча развернулась и скрылась в коридоре. Соломон ждал, пока она позовет кого-то из старших, но из недр помещения не доносилось ни звука. Ни голосов, ни топота ног. Коридор разветвлялся направо и налево, однако внутри царил кромешный мрак. Переступив порог, Соломон поначалу не мог освоиться после яркого света.

Земляной пол постепенно сменился деревянным настилом. Внезапно из темноты вынырнул молодой, не старше двадцати, парень с пакетиком соленых крекеров.

– Ты хозяин? – приветливо спросил Соломон.

– Нет, сэр, – ответил паренек с набитым ртом.

– Отец дома?

– На плантации.

– Но зовут его Джамус?

– Да, сэр.

– А как твое имя, сынок?

Парнишка прожевал очередной крекер.

– Коулман, сэр. Коул.

– Твоя мама здесь, Коул?

Любитель крекеров кивнул и, сделав знак Соломону, зашагал прочь. Агент проследовал за ним в боковую комнатку, устланную овальным домотканым ковром с расставленной вокруг скудной мебелью. В углу возле окна, выходившего на сахарную плантацию, сидела женщина лет сорока. Заслонившись ладонью, женщина горько плакала, слезы стекали по руке и капали на бежевое домашнее платье.

Соломон собирался окликнуть ее, однако в последний момент передумал. Расспрашивать скорбящую мать – дохлый номер. Пусть лучше поплачет.

– Он в задней комнате, – произнес Коул, не сводя глаз с матери. – Прикованный.

Соломон принялся плутать по дому. По пути ему встретились еще трое ребятишек. Наконец он уперся в запертую дверь рядом с кладовой. Из-за двери доносился характерный лязг цепей и скрип кроватных пружин. Следом раздалось леденящее кровь карканье. Соломон вздрогнул, но после сообразил – кричали вороны на бельевой веревке. Значит, он на месте.

Дверь открывалась в коридор. Комната больше походила на чулан, нежели на спальню, хотя у дальней стены стояла кровать, застеленная тонким матрасом без простыни. На кровати, спиной к двери, лежал худенький мальчик. От металлических перекладин к кандалам на щуплых лодыжках и запястьях ребенка тянулись довольно массивные цепи. Изножье матраса было заляпано кровью – мальчик пытался высвободиться из оков, сдирая кожу на щиколотках, ступни у него распухли и размером не уступали взрослому.

Соломон не верил своим глазам – кандалы до боли походили на те, в какие заковывали рабов столетие назад.

В глухой, без окон, комнатушке даже дышалось по-другому. Атмосферное давление здесь близилось к нулю, как в разгерметизированной кабине пилота. Словно издалека доносился странный звук – нечто среднее между звоном и гулом, – какой возникает после продолжительной тренировки на стрельбище. К звону в ушах добавилась слабость, рассудок словно заволокло пеленой. Соломон ощущал себя радиоприемником в мертвой зоне.

Все ассоциации выветрились из головы, едва узник повернулся. Цепи зазвенели по перекладинам, металл лязгнул о металл, и обнаженный по пояс мальчик поднял глаза на специального агента. Его глаза! Стальные, почти серебристые, а может, прозрачно-голубые, до краев наполненные безумием. Перекошенное, искаженное лицо напоминало старую кожаную перчатку, растянутую чьей-то огромной рукой. Соломон содрогнулся.

Искривленный рот приоткрылся. Казалось, мальчик хочет заговорить, однако с запекшихся губ не сорвалось ни звука. Соломон уже отчаялся, как вдруг из провала рта донеслось:

– Блэквуд .

Голос приглушенный, охрипший после долгих завываний. Соломона трясло, дыхание участилось, от вида несчастного ребенка сердце болезненно сжалось. Блэквуд? Наверное, он ослышался.

Мальчик продолжал буравить его глазами. Соломону вспомнилось детство, проведенное в Иллинойсе, и рассказы деда, старого морского волка, о моряках и торговцах. Соблазнившись экзотическими красавицами и обещаниями несметных богатств, они причаливали к безымянным островам, где становились свидетелями или жертвами чудовищных ритуалов. Особенно в память врезалась история, как деду с командой пришлось бросить одержимого бесом товарища после того, как он напал на них среди ночи.