Бентли Литтл - Конни

— Так вот почему мы здесь? — сказал кто-то. Девочка. — Этот парень?

— Он убил Конни, — холодно сказал Леон. — И пытался убить меня. Кот оглядел собравшиеся вокруг лица. — И он поддерживает войну.

Это резко все изменило. Теперь все они смотрели на него так же, как смотрел на него Леон, — с гневом, с ненавистью, и ему пришло в голову, что он может вообще не выбраться из этой передряги.

Он свирепо посмотрел на Леона, пытаясь запугать кота и заставить его отвернуться, но тот выдержал его взгляд.

— Только коты, — сказал Леон.

Внезапно люди ушли, хиппи развернулись и ретировались также, как и пришли, пока в комнате не остались только он и около тридцати котов. Коты двигались вокруг, меняя места, устраиваясь ровными рядами позади Леона.

В перемещении кошек было что-то официозное и ритуальное, и Эл внезапно понял, что они собираются делать. Перед ним был трибунал единомышленников Конни. Конни рассказывала ему об этом за неделю до своей смерти…

прежде чем он убил ее

…что она и ее чудаковатые новообретенные друзья участвовали именно в таком трибунале, где они заочно судили Линдона Джонсона и Роберта Макнамару [14] Министр обороны США при президентах Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне. Идеолог войны во Вьетнаме — «архитектор вьетнамской войны». за военные преступления и преступления против американского народа. Конечно, их обоих признали виновными, и Конни была в восторге от результатов этого фарса.

Он не собирался подвергать себя подобной чепухе, и прежде чем Леон успел даже упомянуть о выдвинутых против него обвинениях, Эл сказал:

— Я задушил Конни и рад этому.

— Я даже не сказал, зачем мы здесь, — предостерег его Леон.

— Я знаю, зачем мы здесь. Потому что я убил Конни, а ты видел, как я хоронил ее тело, и ты хочешь, чтобы я был наказан за это, — он жестоко улыбнулся. — Но всем плевать. Она была избалованной богатой соплячкой, и твои друзья-хиппи, вероятно, уже забыли о ее существовании. Кроме того, — он сделал паузу, — она была всего лишь кошкой.

— Я любил ее! — крикнул Леон.

Улыбка Эла стала еще шире.

Леон заставил себя успокоиться, затем оглянулся на других котов и мяукнул один раз. Он снова повернулся и глубоко вздохнул.

— Эл Джонсон, настоящим мы приговариваем вас к смертной казни за убийство Конни.

— Сюрприз, сюрприз.

— Мы не убьем вас, но позволим принести себя в жертву, чтобы вы искупили то, что сделали. Ваша смерть будет способствовать делу мира и поможет антивоенному движению, которому вы так яростно противостоите. Пусть хоть что-то хорошее придет в этот мир из вашей жалкой жизни убийцы.

— Поэтическая справедливость, да?

— Если вам так нравится.

— Я думал, вы, пацифисты, не верите в насилие.

Леон улыбнулся и указал на двери, через которые ушли хиппи.

— Они не верят, — его улыбка стала шире, обнажив клыки. — А мы верим.

Леон кивнул.

А потом на Эла набросились коты.

Он закричал, когда разъяренные кошачьи прыгнули на него, раздирая острыми когтями плоть, крошечными зубами кусая кожу. До него не доходило, что это происходит на самом деле, пока не ударила боль. Он был в панике, когда за ним гнались, но как только его поймали, как только он оказался в доме, ему показалось, что все это какая-то… глупость. Какой-то прикол. У него не было никакого конкретного плана, никаких идей для побега, но он понимал, что где-то в глубине своего сознания он намеревался пробиться к входной двери и выбежать, прорваться сквозь животных и убежать. Но кошки оказались сильнее, чем он ожидал. И их было очень много. Леон остался лежать на полу перед ним, глядя и улыбаясь, но остальные атаковали его со всех сторон, прыгая на спину, цепляясь за руки, карабкаясь по ногам, взбираясь на голову и впиваясь острыми когтями в кожу головы.

Боль была невыносимой. Эл попытался сопротивляться, попытался оттолкнуть животных, но потерял равновесие и опрокинулся назад, сильно ударившись головой о что-то неподвижное и неправильной формы.

А потом потерял сознание.

Он просыпался несколько раз, чувствуя боль в голове, в конечностях, в животе, в спине, ощущая металл под своим телом. Эл не знал, где находится и что происходит, но у него было такое чувство, будто его трясут, будто он находится в кузове фургона.

Когда Эл наконец пришел в себя, он был связан и лежал на земле, окруженный толпой движущихся, перемещающихся, марширующих тел. Он был снаружи, и была ночь, но где-то горел свет, и довольно много людей вокруг него несли факелы. Казалось, все скандировали в унисон, и хотя он не мог разобрать слов, знал, что находится в центре какого-то митинга или демонстрации.