Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

– Дарога, не говори мне о графе Филиппе. Он уже… умер… когда я вышел из дому… Он был уже… мертв… когда… сирена запела… Это несчастный случай… печальный… прискорбно печальный… несчастный случай… Он просто-напросто самым естественным образом упал в озеро!..

– Лжешь! – воскликнул Перс.

Тогда Эрик, склонив голову, сказал:

– Я пришел сюда не для того, чтобы говорить с тобой о графе Филиппе, но чтобы сказать тебе, что я умираю…

– Где Рауль де Шаньи и Кристина Дое?..

– Я умираю…

– Рауль де Шаньи и Кристина Дое?

– …от любви… дарога… я умираю от любви… ничего не поделаешь… я так ее любил!.. И сейчас все еще люблю, дарога, раз умираю из-за этого, поверь мне. Если бы ты знал, как она была красива, когда, поклявшись вечным своим спасением, позволила мне поцеловать ее живую!.. В первый раз, дарога, слышишь, в первый раз я целовал женщину… Да, живую, я целовал ее живую, а она была прекрасна, словно мертвая!..

Перс встал и осмелился прикоснуться к Эрику. Он потряс его за руку.

– Скажешь ли ты мне наконец, живая она или мертвая?..

– Зачем ты меня трясешь? – с усилием отвечал Эрик. – Говорю тебе, что я умираю… да, я поцеловал ее живую…

– А теперь она умерла?

– Говорю же тебе, я поцеловал ее вот так, в лоб, и она не отстранилась от моих губ!.. Ах, это поистине честная девушка! А умерла она или нет, я не думаю, хотя меня это уже не касается… Нет! Нет! Она не умерла! И не дай бог, если я узнаю, что кто-нибудь тронул хоть волос на ее голове! Это славная и честная девушка, которая, кроме всего прочего, спасла тебе жизнь, дарога, в тот момент, когда я не дал бы и двух су за твою шкуру Перса. Ведь никому до тебя не было дела. Почему ты оказался там с этим молодым человеком? Ты должен был умереть, и все! Правда, она просила меня за своего молодого человека, но я ответил, что раз она по доброй воле повернула скорпиона, я в силу этого стал ее женихом, а два жениха ей ни к чему, и это вполне справедливо; что же касается тебя, то ты уже был не в счет и, повторяю, должен был умереть вместе с другим женихом!

Но слушай дальше, дарога. Вы оба кричали, как одержимые, – из-за подступавшей воды, и Кристина пришла ко мне и, глядя на меня своими прекрасными голубыми глазами, поклялась вечным своим спасением, что согласна стать моей живой женой! До той минуты, дарога, в глубине ее глаз я всегда видел свою жену мертвой; а тут в первый раз увидел в них свою жену живой. Она была искренна, поклявшись вечным своим спасением. Обещала, что не убьет себя. Договор был заключен. Через полминуты вся вода ушла обратно в озеро, и я надрывался, спасая тебя, дарога, так как, честное слово, думал, что ты не выживешь!.. Ну вот и все! Решение было принято! Я должен был доставить вас на поверхность земли. И когда вы наконец избавили от своего присутствия мою спальню Луи-Филиппа, я вернулся туда один.

– Что ты сделал с виконтом де Шаньи? – спросил Перс.

– Ну ты же понимаешь, дарога… Того-то я не мог так просто сразу же доставить на поверхность… Он был заложником… Однако и в Озерном жилище я тоже держать его не мог – из-за Кристины; и тогда я запер его вполне достойно – да попросту связал (аромат Мазандерана сделал его послушным, как тряпка) в темнице коммунаров, которая расположена в самой безлюдной и отдаленной части подземелья Оперы, ниже пятого подвального этажа, там, куда никто никогда не заглядывает и откуда никому ничего не будет слышно. После этого я спокойно мог вернуться к Кристине Дое. Она ждала меня…

На этом месте своего рассказа Призрак поднялся с такою торжественностью, что Персу, который снова сел было в кресло, пришлось тоже встать, и он, словно повинуясь тому же душевному порыву и чувствуя, что нельзя сидеть в столь ответственный момент, даже снял, хотя и был обрит наголо, свою каракулевую шапочку (об этом сказал мне сам Перс).

– Да! Она ждала меня! – продолжал Эрик, который дрожал, как осиновый лист, но дрожал от переполнявшего его в соответствии с торжественным моментом волнения. – Она ждала меня стоя, живая, как самая настоящая живая невеста, поклявшаяся своим вечным спасением… И когда я подошел, робея, как малый ребенок, она не убежала, нет-нет, она осталась, дождалась меня… И мне даже показалось, дарога, что она… О, не так заметно, слегка, как живая настоящая невеста, подставила свой лоб… И… и… я… поцеловал ее!.. Я!.. Я!.. Я!.. И она не умерла!.. А осталась, как положено, рядом со мной после того, как я поцеловал ее вот так… в лоб… Ах, до чего же это хорошо, дарога, кого-то поцеловать!.. Ты не можешь этого понять!.. Но я! Я!.. Моя мать, дарога, моя бедная несчастная мать ни разу не захотела, чтобы я поцеловал ее… Она всегда убегала, бросая мне мою маску!.. Ни она и никакая другая женщина!.. Ни разу!.. Никогда!.. Ай-ай-ай! И тогда я, а как же иначе, я заплакал от такого счастья. И со слезами упал к ногам Кристины… Ты тоже плачешь, дарога; и она плакала… Ангел плакал…