Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

Я заглядываю в пикап. Сейчас Эли выглядит такой беззащитной, но когда она повернулась ко мне, прижимая ко рту эту кошку, вид у нее был как у какого-то дикого зверя. Может, у нее бешенство? Несколько лет назад мы смотрели передачу про бешенство на уроке по безопасности жизнедеятельности, а может, это было не бешенство, а туберкулез… Черт возьми, я вообще перестал понимать, о чем сейчас думаю.

Я достаю из кармана мобильник, начинаю просматривать список контактов и останавливаюсь на номере Эммы Грейнджер.

Мои руки дрожат, когда я нажимаю на «Вызов».

– Алло? – Она отвечает после первого же гудка. Я открываю рот, но не могу произнести ни звука. Как будто начисто забыл, как нужно приводить в действие голосовые связки. – Клэй, это ты?

– Мне… мне нужна ваша помощь.

– Все что угодно, и прости меня за то, что произошло сегодня. Я…

– Я обнаружил Эли на задворках «Пигли-Вигли». – Я прочищаю горло. – Она поедала живую кошку.

– Мой адрес Пайн-стрит, дом сто двадцать два, – произносит она таким тоном, будто мои слова нисколько не смутили ее и не выбили из колеи.

Я сажусь в пикап рядом с Эли и закрываю за собой дверь так, чтобы произвести как можно меньше шума. Ехать через город было бы быстрее, но я не могу рисковать – вдруг нас кто-нибудь увидит? Матч должен закончиться с минуты на минуту. Выиграет ли Мидленд или проиграет, люди все равно начнут ко мне приставать.

По глухим, отдаленным улицам я выбираюсь на Шоссе 17. Едва выехав на эту двухполосную магистраль, я смотрю вниз, на свернувшуюся калачиком рядом со мной Эли; ее юбка задралась. Сколько раз я фантазировал о том, как она окажется в моем пикапе так, как сейчас… впрочем, нет, совсем не так, как сейчас.

Я протягиваю руку, чтобы опустить подол ее юбки, когда она вдруг начинает издавать странные звуки, одновременно тычась лицом в мои колени. Вся кровь, сколько у меня ее ни есть, приливает к поверхности моей кожи. Но когда до меня доходит, что за звуки она издает – она мурлычет, я впадаю в панику. Резко вырулив на обочину, я останавливаю пикап, выскакиваю наружу и начинаю нервно ходить туда-сюда. Сердце мое так бухает, словно вот-вот вырвется из груди. Этого просто не может быть. Я упираюсь руками в крышу пикапа и смотрю на Эли. Теперь она лежит совершенно неподвижно. А вдруг это всего лишь еще один кошмар? А может, так начинается шизофрения?

Что, если в действительности ничего этого нет?

Мимо с грохотом проносится фура, что немного проясняет мой ум.

Я хватаю из кузова набор инструментов и втыкаю его между Эли и собой, чтобы он играл роль барьера. Всю оставшуюся часть поездки по шоссе и городу я стараюсь смотреть только на дорогу, словно ее тут нет, словно она вообще не существует. Но аромат ее кожи, ее волос, похоже, только усугубляет мои тоску и душевную боль. Я снова бросаю взгляд на нее.

И, хотя ее губы измазаны кровью, мне все равно хочется поцеловать Эли.

Остановив машину перед домом мисс Грейнджер, я вижу, как она выглядывает наружу через щель между занавесками, ожидая нас. Я снова беру Эли на руки. Она прижимается губами к моей шее, и меня пробирает дрожь.

Мисс Грейнджер открывает парадную дверь и поторапливает меня, чтобы мы поскорее зашли в дом.

– Клади ее в ванну, – говорит она, показывая мне, где находится маленькая ванная комната. Мне знаком этот дом – Джесс брала здесь уроки музыки у миссис Уилкерсон, пока у старушки не началась болезнь Альцгеймера.

Я осторожно опускаю Эли в ванну, в которую уже налито несколько дюймов теплой воды. Мисс Грейнджер проверяет ее пульс, поднимает ее веки, осматривает рот.

Я переминаюсь с ноги на ногу, засунув руки в карманы:

– С ней ведь все будет хорошо, да?

Мисс Грейнджер коротко кивает, потом быстро достает из-под раковины чистую мягкую матерчатую мочалку.

– Ты правильно сделал, что привез ее сюда. Она еще какое-то время будет находиться без чувств.

– Что с ней?

– Дай мне сначала обтереть ее водой, – отвечает она. – Ты не мог бы принести из моей спальни ночную рубашку?

Я нехотя пячусь из ванной и иду по коридору. Подошвы моих ботинок пружинят, погружаясь в длинный ворс ковролина. Я прохожу мимо кладовой, потом мимо тесной комнатки, доверху забитой коробками для архивного хранения документов. В последней комнате слева стоит кровать, застеленная старомодным покрывалом, здорово смахивающим на те стеганые салфеточки, которые мама заставляла нас подкладывать под сосуды с напитками в те времена, когда мы еще сиживали в гостиной.