Елена Нестерова - Только ты знаешь дорогу к небу!

Мы уже хотели вернуться назад, чтобы обойти это страшное место, но вдруг услышали тихий стон. Он раздавался из дома, совсем рядом с нами.

– Мам, давай посмотрим, кто это?

Сын дёрнул меня за руку и потянул в сторону звука. Прижавшись к остову здания, сидел человек, весь покрытый пылью так сильно, что нельзя было разобрать, во что он одет. И даже его лицо можно было угадать лишь приблизительно, зная, что оно обычно бывает на голове по другую сторону от волос. А волосы у него были бесконечно длинные, настолько, что продолжались далеко за столбом, к которому он прислонился. Человек протяжно выл на солнце, недавно выглянувшее из-за рваных туч. Мы подошли к нему почти вплотную, но дети стояли сзади, слегка прячась за мою спину. Наконец-то человек заметил нас, и дрожь пробежала по всему его телу так, что немного пыли слетело на землю, и мы увидели его лицо. Оно было страшно измождённым. Большие бесцветные глаза занимали половину лица, но это были глаза умные, внимательные. Они без страха разглядывали нас с ног до головы, ни разу не моргнув. Затем он поднял руку и протянул её мне, не сводя с меня пристального взгляда. Мои руки были заняты, и мне было страшно отпустить детей, но, немного поразмыслив, я отпустила Соню и протянула руку незнакомцу.

Я рассуждала так: отпусти я сына, он тут же юркнет в какую-нибудь расщелину, ищи его потом, а Соня наверняка останется спокойно стоять за моей спиной, боясь пошевелиться. Рука незнакомца была прохладной, но очень мягкой и даже нежной. Помедлив немного, я представилась.

– Меня зовут Анастасия, а вас как?

– Александр, – хрипло и чуть слышно простонал он.

Услышав свой голос, он поёжился, но продолжил:

– Александр, меня зовут Александр Второй, я здесь целую вечность, а может, и дольше. Я потерял счёт времени с тех самых пор, как сижу на этом месте. Раньше я хоть как-то мог передвигаться по земле, но теперь, когда мои ноги не стали меня слушаться, я перестал скитаться по мёртвому городу, сижу здесь и вою то на солнце, то на луну.

Ноги его почти завязли в пыли по самые колени, и мне показалось, что эта пыль стала застывать на нём, как цементная смесь. Ещё немного, и она поглотит его и он окаменеет.

Мы присели на корточки возле него. Смахнули пыль с его колен. Убрали острые камни и собрали волосы в один увесистый пук. Он благодарно посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я набралась наглости и попросила его рассказать хоть немного про этот странный и мрачный мир.

Сначала речь его была медленной, вязкой, как кисель, но чем больше он говорил, тем уверенней она становилась. Слова словно чеканили шаг, с таким достоинством он произносил каждое из них, с такой искренностью и уверенностью, словно он тем и занимался всю свою жизнь, что говорил другим свою величайшую волю.

– Я знаю немногим больше вашего. Попал я сюда очень-очень давно, и единственное, что я понял наверняка, что это – мир между мирами, между адом и раем, и здесь нет времени, но я ещё помню последние минуты своей жизни…

Я возвращался после войскового развода в Михайловском манеже, карета завернула на набережную Екатерининского канала около 2 часов 25 минут пополудни, и тут прогремел взрыв. Карету сильно тряхануло, но я не пострадал. Открыв дверь, я увидел страшную картину. На земле лежали искореженные тела казаков из моей охраны и тело мальчика. Я вышел из кареты и подошёл к нему. Его глаза были широко раскрыты, видимо, он даже не заметил своей смерти. Он просто шёл мимо…

За что? Его-то за что?

Один из раненых ещё подавал признаки жизни, и я наклонился, чтобы поддержать его и поблагодарить за выполненный долг, но не успел: тело казака дрогнуло, и он скончался. Негодяй, устроивший это злодеяние, был пойман, и я направился к нему, чтобы лично допросить, но тут какой-то человек подошёл ко мне и прогремел второй взрыв. Моё лицо обожгло пламя. Оно почти расплавило мои руки, ноги горели – боль была страшной, и я погрузился во тьму. Я думал, что я умер. Но я не умер, а вернее, умер только наполовину. Видно, я слишком много грешил или Бог попросту забыл, что когда-то позволил мне родиться. А то, что не родилось, не может и умереть. Ведь так?

– А какой год был, когда вы не совсем умерли? – спросил его Антон.

– Это я как раз помню великолепно! – оживился Александр, – 1 марта 1881 года от рождества Христова. Такой странный был день! Я едва избежал смерти, как вновь её встретил, и теперь сижу здесь в полном одиночестве. Казалось, что весь мир ополчился на меня в этот злополучный день. Но теперь я знаю, что умереть куда легче, чем просидеть целую вечность у этого столба.