Златомира Ольгерд: Виражи бумеранга. Записки колдуньи. Книга первая

Я знала, что он подрабатывает у дантистов, подготавливая беззубые рты к новой жизни с голливудской улыбкой. Пилил, подпиливал, обтачивал, примерял. Всегда и все делал качественно и максимально безболезненно – жалоб на него не было никогда. Вот и я полностью ему доверяла. Но в тот роковой… я не доверилась своей интуиции. Четырнадцатое января тысяча девятьсот девяносто третьего года. В восемь утра мне позвонил Володя и сказал, что Михаил вышел на работу и приглашает до десяти утра сделать то, что должен делать завтра в это же «до» – обтачивать, пропиливать и прочие манипуляции с зубами. Я удивилась, конечно, ведь после староновогодней ночи человек. Может голова с похмелья или еще что… Но подумала, что какая разница, завтра, сегодня – все равно делать-то нужно. Не акцентировала свое внимание на «…или еще что…».

Володя сказал, чтобы я собиралась, что минут через тридцать он за мной заедет. Я согласилась. Встала. Внезапно бешено заколотилось сердце, и закружилась голова. Я присела на кровать. Отпустило. Вторая попытка встать – то же самое. Я подумала, что от переутомления – адова журналистская работа. Кое-как встала и потащилась в душ. Полегчало. Но точное определение в народе – все поджилки тряслись так, что ноги казались ватными. «Никуда не поеду» – подумала я. И поджилки притихли. Ноги сразу окрепли и понесли меня в кухню. Я смаковала чай с печеньем. В окно увидела, как подъехал Володя.

Я решила отказаться ехать пилить-точить свои показатели мудрости. О чем радостно и сообщила вошедшему другу семьи. «Ты трус, шеф» – сказал мне семейный водитель с ухмылкой. Он знал, коварный, что я очень самолюбивая. И вот по этому самому самолюбию и треснул своей ухмылкой. Я возмутилась, воскликнув: «Я – трус?!» И стала собираться. Проснулись поджилки и снова сделали ватными ноги, которые еле таскали меня по квартире. Даже память встала на сторону трясущихся ног и поджилок – я не могла вспомнить, куда же я с вечера затолкала свои серьги и цепочку. Зачем я их тогда искала, одному Ангелу известно.

Было половина десятого, когда я, плюнув на серьги с цепочкой, стала напяливать на себя верхнюю одежду. Володя подбадривал, а я ощущала в себе и на себе последствия войны темного и светлого. Пока ехали в больницу (в трех километрах от дома), Ангел еще пытался опустить шлагбаум на моем пути – меня просто лихорадило. Приехали. Увидев Михаила я поняла, что он с большого похмелья. Мне бы повернуться и уйти, но ухмылка друга семьи в тот день была на стороне темных. «Я не трус!» – решила я доказать. Только вот кому…

Села в кресло. Не загорелась лампа, висящая над креслом. Но кресло стояло напротив окна, и Михаил заверил, что ему все хорошо видно. Поверила, хотя это мало успокоило моего Ангела-хранителя. Михаил сделал мне обезболивание и вышел на перекур, оставив меня в кресле. Внезапно мне стало очень плохо – снова бешено заколотилось сердце, закружилась голова. Я поползла в процедурный кабинет поликлиники, благо он находился через кабинет. Медсестра померила давление – повышенное, пульс – сто тридцать. Она была на стороне моего Ангела-хранителя и посоветовала перенести все манипуляции на завтра.

Мне бы прислушаться к этой малочисленной армии моих хранителей и уйти. Но я, продолжая радовать бесенят, отказалась от возможности избежать последствий своего упрямства. Медсестра накапала мне корвалола. Немного отпустило, и я поплелась в кабинет Михаила. Оставалось пара минут до победы темностей. Вошел Михаил, и Ангел заплакав, отошел от меня в сторону. Для обтачивания зуба Михаилу нужно было сделать пропил тонюсеньким алмазным плоским диском между соседними к нему зубами. Один «пропилил» нормально. А вот второй пропил…

Диск почему-то застрял, заклинило между зубами. Михаил, вместо того, чтобы остановить вращение, стал его раскачивать его, чтобы вытащить. Пропилочный диск сорвался и «распахал» вдоль весь мой язык. Боли я не чувствовала, так как язык был «заморожен», но увидела, как от ужаса расширяются глаза Михаила. «Тихо, тихо, спокойно, не закрывай рот» – стараясь не показывать мне своего страха, сказал он и потянулся к столику. Я попыталась спросить, что случилось, но изо рта хлынула кровь – была перерезана и язычковая артерия.

С таким травмами редко довозили живыми – «скорая» опаздывала, и люди погибали от потери крови. Меня спасло то, что под рукой была машина Михаил залил раны перекисью, затолкал мне в рот много тампонов, и моя машина на пять минут превратилась в самолет – летела на предельной скорости в стоматологическую хирургию, которая находилась в девятнадцати километрах от этой поликлиники. Михаил всю дорогу спрашивал, есть ли у меня головокружение. Не было. И боли я еще не чувствовала. К счастью хирург был на месте и трезвый. Самый лучший стоматологический хирург в городе, кстати.