Андрей Дорогов - Три пути смертного. Маг. Воин. Человек

Максим легко поймал ее (не Бог весть какой трюк), аккуратно положил на стол и повернувшись к Ивану спиной поставил турку на огонь:

– На тебя делать?

– Хороший варишь?

– Никто не жаловался.

– Тогда делай.

Максим спиной чувствовал, как слегка расслабился опер:

– Да ты, Иван, не напрягайся, рассказывай, зачем я вам понадобился.

– Кому это нам?

– Ты дурку не включай, еще скажи, что простым опером работаешь. – Помешивая в турке кофе, он чутко вслушивался в тишину у себя за спиной.

– Ладно, тебя не обманешь. Никакой я не опер.

– И не Иван свет Петрович Крюков, да? – по кухне плыл терпкий аромат хорошего кофе.

– Не Крюков, но Иван Петрович.

Максим знал, гость говорит правду. Он ловко подхватил турку с огня и разлил по чашкам. Иван втянул ноздрями запах.

– Пахнет хорошо.

– Что я еще хорошо делаю? – он стоял, прислонившись спиной к мойке, чутко держа в руках крохотную чашку с чернильного цвета жидкостью.

– Акцию хорошо спланировал.

– Какую, акцию? – Максим по-настоящему удивился.

Бывший капитан ткнул пальцем в потолок. Максим вздохнул:

– Это была не акция, и уж тем более, не спланированная.

– А что это было? – Иван затушил окурок и, откинувшись на подоконник, поднес к губам чашку.

Максим нахмурился:

– Ты не поймешь, Иван.

– А ты попробуй, я умный, пойму.

– Тут дело не в уме, долго рассказывать придется, чтобы, что-то понять.

– А я никуда не тороплюсь.

Максим глотнул кофе. Пауза затягивалась.

– Лады, только сначала сам расскажи, что тебе известно.

Он спросил специально, чтобы не сболтнуть лишнего. Вот только трюк его не удался.

– Хорошо. – Иван, отпил кофе, неторопливо достал сигарету из пачки, долго раскуривал.

– Начнем с того, что никакой ты не Максим Александрович Лотов.

Максим жестом остановил его. Сходил в комнату принес пачку «Беламора». Тяжело опустился на табурет. Прикурил. Втянул в себя тяжелый дым, кивнул – продолжай.

– Твое настоящее имя Петр Викторович Свержин, сын крупного адвоката, муж дочери известного профессора.

Максим прикрыл глаза.

Воспоминания, которые, казалось, он давно похоронил, тяжелым мутным клубом всплыли в памяти. Ему сделалось дурно. Голос лже Крюкова потускнел, вытесненный событиями десятилетней давности.

Петр Свержин.

Десять лет назад…

– Ну что, Петро, в дорогу готов? – Голос отца весело грохотнул в ухо.

Я поиграл мышцами:

– Всенепременно, батя.

– Зови своих, мы подъехали.

Под окнами, призывно бибикнула, «японка» отца.

– Олюня, бери Настюху, родители приехали.

– Уже бежим, – жена потерлась носом о мою щеку, сунула, капризничающую с утра дочку в руки, – держи.

Я подхватил теплый комочек на руки. Чмокнул в сморщенное заплаканное личико.

– Ну, что ты малышка, ехать не хочешь? А там тепло, ласковое море, свежий воздух.

Мы долго подгадывали время, чтобы всей семьей отправиться отдыхать. Но все не складывалось: то у отца процесс, то тесть занят. В середине августа все, наконец, собрались. И вот теперь мы отправляемся к Черному морю, где отец Ольги снял на две недели шикарную дачу, находящуюся в двух шагах от моря. Долго решали, как ехать, пока отец не сказал:

– Ша! Едем на моей «Тойоте». Десять мест, все удобства, кондиционер – красота, в общем.

Тесть согласился, но с условием, что вначале поведет он. Батя заскрипел, но согласился.

Споро погрузили вещи. И вот едем. Отцы семейств, впереди, говорят о чем-то своем – адвокатском. Тесть – профессор, юрист и по совместительству бывший мент, ожесточенно спорил с отцом. Они обсуждали последнее дело, которое успешно закончил мой отец.

Женщины, за исключением семнадцатилетней Кати, занялись полугодовалой Настюхой. Они весело щебетали, передовая дочку друг другу. Трясли перед ней игрушками и сюсюкали. Девочка перестала плакать, но выглядела недовольной.

Я пристроился рядом с Катенком (так свояченицу звали в семье). Та, нахохлившись, сидела, уткнувшись лбом в тонированное окно. Толкнул ее в плечо:

– Ты че куксишься? На море не хочешь? Там сейчас самая благодать, парней молодых много.

Она неприязненно взглянула на меня, отвернулась. Она не любила меня, я усмехнулся – пусть покривляется. Пользуясь тем, что она смотрит в окно, скосил на нее глаза. Природа не обделила ее внешностью. Высокий рост, тонкая талия и пышные формы, должны были сделать ее в недалеком будущем неотразимой. Голые круглые коленки притягивали взгляд.