Роджер Патер - A porta inferi

Перевод Александра Волкова

Профессор Ауфрехт уезжал в Лондон, и я проводил его до станции, где мне нужно было сделать кое-какие покупки, поэтому сквайра и старого доминиканца я не видел до самого вечера. Когда после ужина мы беседовали в библиотеке, вошел Эйвисон – унести кофейный прибор.

– Я всегда побаиваюсь Эйвисона, – доверительно сообщил отец Бертранд, как только дворецкий со своим подносом удалился. – При нем у меня такое чувство, будто я должен вести себя образцово – точно школьник в присутствии директора.

– Понимаю, о чем вы, – откликнулся сквайр. – То же чувство мне внушал и старик Уилсон, его предшественник. Видите ли, однажды Уилсон застал меня в буфетной за поеданием десерта, тогда как мне следовало мирно почивать в кроватке у себя в детской. Даже став священником и его господином, я постоянно ощущаю, что он подозревает меня в склонности к подобным выходкам, стоит только ему за мной не уследить! Иное дело Эйвисон; он, знаете ли, служит здесь всего лет тридцать, а Уилсон был дворецким еще до моего рождения.

– Неужели Уилсон тридцать лет как умер? – спросил отец Бертранд. – Но да, очевидно, так оно и есть. Достойнейший был старик. Про себя я всегда именовал его «служителем», звание слуги было для него слишком неблагородным. Помню, во время первого визита сюда я не мог избавиться от ощущения, что меня придирчиво экзаменуют – и в случае провала он воспретит вам принимать меня впредь. Это все мое воображение, Филип, или же он и впрямь имел право наложить вето на посещение вашего дома тем или иным вашим знакомцам?

– О нет, – рассмеялся сквайр. – Таких вольностей Уилсону не дозволялось, но, должен согласиться, он умел донести до меня, какого он мнения о моих друзьях. Не бойтесь, Бертранд, вы с честью выдержали первое испытание. «Этот молодой доминиканец – настоящий джентльмен, сэр» – таков был его вердикт. Старый добрый Уилсон. Помню его как сейчас.

– Кажется, Теккерей заметил, что снискать одобрение дворецкого есть высшее свидетельство благородного происхождения? – спросил я.

– Не уверен, – ответил сквайр. – Хотя, думается мне, Теккерей имел в виду, что политическому деятелю надежнее всего походить на дворецкого, ибо это всегда подразумевает порядочность. Тем не менее я доверял суждениям Уилсона, и в молодости они мне частенько пригождались. Однако странно, что мы завели этот разговор сегодня: мы с ним один-единственный раз чуть не поссорились именно из-за его мнения о моем приятеле-медиуме, чью историю я рассказал вам вчера. Во время своего визита тот сильно не понравился старику дворецкому, и после его ухода между нами разыгралась небольшая сцена. Уилсон буквально умолял меня не завязывать с ним близкого знакомства, а я рассердился и в резких выражениях напомнил старику о его обязанностях. Он воспринял мой укор с кротостью, словно агнец, и попросил прощения за то, что осмелился говорить со мной в такой манере. «Но вам даже не вообразить, мистер Филип, – добавил он, – каково мне видеть подобного человека среди ваших друзей».

– Я хотел спросить у вас, что сталось с тем медиумом, – сказал отец Бертранд, – но запамятовал. Тот случай, о котором вы рассказали, был единичным или вам доводилось наблюдать и другие проявления его способностей?

– Что ж, – не сразу ответил сквайр, – пожалуй, вы будете надо мной смеяться, но мнение старика Уилсона подействовало на меня гораздо сильнее, чем я выказал, и вскоре мне стали известны кое-какие подробности, которые это мнение подтвердили. В итоге от этого знакомца я отдалился, а вскоре он вовсе покинул Англию, и я встретил его лишь однажды, много лет спустя, совершенно случайно. – Сквайр с минуту помолчал, потом продолжил: – Если вам угодно, я расскажу, что тогда произошло. Вся встреча заняла несколько часов, но оставила впечатление весьма необыкновенное, и потом я часто благодарил Бога, что последовал совету Уилсона и не позволил нашему былому знакомству укрепиться.

Случай, о котором я рассказал вчера, произошел году в 1858-м, и затем примерно на год с лишним тот человек совсем исчез из моей жизни. Однако всякий раз при виде фонтана Челлини он мне вспоминался – и я часто задумывался, где он и что с ним. Слухов о нем ко мне не доходило, и со временем я решил, что он умер.

Более двадцати лет спустя меня отправили миссионером в предместье большого промышленного города на севере.