Поль Монтер - Расплата

В грязную ладонь Клода посыпались медяки. Горожане и горожанки поохали, покачали головами и повздыхали над несчастным ребенком. И после разошлись по своим делам. Они не оставили просящего без подаяния, как велел Господь, совесть их чиста. А дальше… В конце концов, у каждого есть свои невзгоды, не упиваться же весь день чужими.

Как только поток прихожан иссяк, и горожане скрывались из глаз в улицах и переулках, Клод огляделся и шмыгнул к старому дубу, где ждал новый товарищ.

– Это и есть твоя работа? – Нахмурившись, спросил Жак.

Ха, а ты вообразил, что я служу в храме послушником? Нечего строить из себя благородного сеньора, парень. У Гастона Каторжника много славных должностей, по мне лучше просить деньги, чем воровать их.

– Да уж, завидное дело. Получить деньги можно и честным трудом.

– Ах, Святой Франциск! Коротышка прав, ты действительно простофиля! Ни один человек, что работает на Перрена, в жизни не заработал честно даже медного су.

Жак покраснел, машинально потрогал шнурок на своей шее.

– Прости… Я… Я, должно быть, действительно глуп. – Смущенно шепнул он. – Если поклянешься всеми святыми молчать, я кое – что тебе скажу.

– Клянусь Святой Урсулой, Святым Франциском и Святой Катариной! – Торопливо осенив себя крестом, воскликнул Клод, с любопытством уставившись на товарища.

– Вот, гляди, – Жак развязал тесемки своей блузы и показал тряпичный узел, висевший на шнуре. – Я стащил деньги мамаши Трюшон перед тем, как нас забрал Метью.

– Ого! – Клод звонко хлопнул себя по тощим коленкам. – Да ты парень не промах! Обчистить саму старуху Трюшон! Ну и поделом ей! Экая досада, что я не додумался пошарить в ее доме. Так ты настоящий богач, сколько там?

– Около ста экю серебром.

– Пресвятая Дева! Ты мог бы зажить припеваючи, если бы не попал сюда.

– А кто мне помешает? Возьму Берту, и поминай как звали.

– Не будь дураком, Жак. Все, что ты можешь, это припрятать свои денежки или прокутить их на ярмарке. Уйти от Перрена Каторжника можно лишь на кладбище. Можешь мне поверить. Ты и шагу не сумеешь сделать, как по его приказу Удав свернет шею и тебе, и твоей бедняжке сестре. Выкинь эти мечты из своей красивой головы, если хочешь носить ее на плечах.

– Ты так говоришь, словно у Перрена королевская власть.

– Да уж, его власть в этом городе и предместье, пожалуй, сродни королевской. Идем, неподалеку есть славное местечко, где можно отведать наваристый суп и горячий пирог, и немного почесать языком. В полдень Коротышка явится за деньгами, а я не желаю получить тумаков за то, что собрал слишком мало.

Жаку хотелось как можно больше разузнать от нового приятеля, к тому же приглашение согреться и поесть было очень заманчиво. Мелкий дождь так и не унимался, и когда мальчики переступили порог скромного трактира на окраине, вода текла с них ручьем. В это время полутемный зал с низким потолком и грязными окошками был почти пуст. Приличные люди в такой час заняты работой, а пропащие выпивохи отсыпались после ночного кутежа. Клод кивнул хозяину, полноватому рыхлому мужчине с одутловатым лицом и длинными, уныло висящими усами.

– Адель! – Крикнул он в приоткрытую дверь кухни.

На пороге появилась женщина в грязном фартуке с бледным и уставшим лицом. Она подошла к гостям и сложив руки на тощем животе, спросила:

– Что изволите?

– Доброго дня, тетушка. Подайте нам с приятелем вашего замечательного супу, и по куску пирога. И не мешало бы по стаканчику сидра, мы вымокли до нитки, так недолго и захворать.

– Благодарю, но мне, если можно, просто воды. – Смущенно попросил Жак.

– Ты что? Мало ее пролилось на тебя, пока мы были на улице? – Возмущенно воскликнул Клод.

– Я не привык пить вино.

– Хм, сколько тебе лет, малыш?

– Да мы, должно быть, одногодки, мне минуло девять.

– Ха – ха – ха, бедный деревенский младенчик! Ты принял меня за мелюзгу. Вот умора! Да мне стукнуло тринадцать еще под Рождество.

Жак удивленно уставился на приятеля. Тщедушный и низкорослый Клод никак не тянул на такого взрослого господина. Тем временем женщина невозмутимо ушла в кухню, не проявив ни малейшего интереса к разговору.

Утолив первый голод, приятели вновь разговорились. Вернее, Жак лишь иногда вставлял пару слов, видно, Клоду не часто удавалось поболтать, да еще почувствовать свое превосходство над тем, кто мал и неопытен. Чавкая и обжигаясь, он поведал все, что успел узнать сам или услышать от прислужников Каторжника.