Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга первая

– Святой отец, – прошептала Виктория со снисходительной улыбкой. – Жалость безобидного старика последнее, в чём я нуждаюсь. Я не жертва жестокого бога и уж тем более не покровитель слабых и обездоленных. Я влачу существование, за которое люди готовы продать душу. Все мои родственники умерли ещё в четырнадцатом веке. И никто из знакомых не похвастается, что по-настоящему знает меня. Я одна могу сказать… Я игрок. Я развлекаюсь бесконечными играми в историю событий. Закладываю бомбу в одном столетии и поджидаю, как она взорвётся в следующем. Я давно оторвалась от общества, потеряла связь с сегодняшним днём. Почему? Я жду чего-то особенного, надеюсь увидеть то, что потрясёт до глубины души. И это что-то обязательно должно произойти завтра… Так я говорю себе. Но разочаровываюсь с каждым днём. Приходится мириться с повторяемостью событий, с закономерностью людских поступков. Кажется, это зовётся спиралью истории. Я судорожно ищу новое, не засиживаюсь на месте, утоляю страсть к приключениям. Рискую, не задумываясь о последствиях… Может, потому что заранее знаю исход? Сколько смертей поджидает человека за углом, но ни от одной я не пряталась! За семь столетий я успела пережить самые страшные мгновения. Я следую за смертью, словно за давним и единственным возлюбленным, но она без конца убегает от меня… как будто боится, что если меня коснётся, её покарает сам Бог.

Стальной взгляд женщины обратились к старику.

– Время позволило мне вдоволь изучить природу людей. Я ненавижу их… ненавижу за узость мышления, за примитивность, убогую ограниченность. И знаете, на фоне живых мёртвые кажутся лучше.

Виктория постучала дымящимся окурком по скамье, затушив его.

– Так вы считаете, люди злы? – спросил священник.

– Зло заложено в генотипе человека с начала сотворения мира.

– Но есть множество примеров, когда люди преодолевали свою тёмную сторону и шли на поистине великий акт самопожертвования!

– Этому есть только одна причина, – Виктория склонила голову, спрятав лицо за прядями тяжёлых смоляных волос. – Любовь.

Отец Мартин улыбнулся.

– Разгром городов, уничтожение культуры, массовая гибель людей… Война снится мне в кошмарах, святой отец. Тысячи раз я участвовала в этих кошмарах. Людей клеймили, как бракованный товар, сжигали. И эти сладострастные крики насильников, призывы к вожделению зла… Инквизиция, Холокост, джихад… Человечество негодует, откуда берутся чудовища, которым не ведомы уважение и сострадание. Лучшие умы ломают голову над этим вопросом и не подозревают, что чудовища живут и бодрствуют всюду, они не исчезали ни на день. Больше всего человек любит играть в Господа Бога, и нет искушения порочнее, чем власть над разумом. Если не можешь отличить правду от вымысла, до конца жизни будешь следовать приказам тех, кто создаёт изо лжи целый мир. В стадо людей сбивает вера, а выводит собственное мнение. Кукловод задумывает и ведёт войну, а гибнут в ней марионетки. И это безумие никогда не прекратится.

Виктория подняла взгляд на монастырскую пустошь.

– Святой отец, вам не кажется, что ветки деревьев похожи на руки грешников? Голые, чёрные, они тянутся вверх, к небесам. О чём они просят? Зима всё равно наступит. Им не избежать ни холода, ни войны. Но раз уж неотвратимо такое зло, то должна же смерть быть неизбежна и для меня?

– И вы думаете, наилучший исход вашей жизни – пожертвовать собой ради людей?

– Не ради людей. Ради любви. Из всего увиденного мной за семь веков существования любовь всегда была той единственной вещью, которой Бог не позволял мне владеть. И поверьте на слово, она достойна того, чтобы сам Бог за неё же и распял.

Виктория Морреаф поднялась со скамьи и плотнее запахнулась в пальто, спасаясь от осеннего ветра.

– Впрочем, я солгала вам, святой отец, – она усмехнулась в ответ на удивление священника. – Моя услуга бедному Лукасу была не такой уж и безвозмездной. Детей на тех фотографиях разыскивают в Англии, и теперь я со спокойной душой могу передать сведения детективу Кроули. Он всегда рад полезной информации. Даже если её предоставил демон.

– Знаете, что я вам скажу? – бросил отец Мартин. – Вечность – это чересчур много.

Прощанием послужил отрывистый хрипловатый смех.

Лишь когда гостья удалилась от стен монастыря, седые брови католика сдвинулись, испортив и без того старческое, испещрённое десятками морщин лицо. Из мрачных раздумий священнослужителя вывел подбежавший послушник.