Стивен Кинг - Оно. Том 2. Воссоединение

Он наклонился, поднял доску, протянул мальчишке.

– Пожалуй, воздержусь.

– Струсили? – добродушно полюбопытствовал мальчишка.

Билл сунул кулаки под мышки и замахал локтями, изображая трусливую курицу.

– Куд-кудах.

Мальчишка рассмеялся:

– Послушайте, мне пора домой.

– Будь осторожен, когда едешь на этой штуковине. – Билл указал на скейтборд.

– На скейтборде осторожным быть нельзя, – ответил мальчишка, глядя на Билла так, будто у того не варил котелок.

– Точно, – кивнул Билл. – Правильно. Как мы говорим в киношном бизнесе, я тебя слышу. Но держись подальше от водостоков и канализационных люков. И старайся гулять с друзьями.

Мальчишка кивнул:

– Я же рядом с домом.

« И мой брат был рядом », – подумал Билл.

– В любом случае все это скоро закончится, – сказал он мальчишке.

– Закончится? – переспросил мальчишка.

– Я так думаю.

– Ладно. Еще увидимся… трусишка!

Мальчишка поставил одну ногу на скейтборд и оттолкнулся другой. Как только сдвинулся с места, поставил на доску другую ногу и покатил вниз, как показалось Биллу, на убийственной скорости. Но мчался он, как и предполагал Билл, с небрежной грациозностью. Билл ощущал любовь к этому мальчишке, и радостное волнение, и желание самому стать мальчишкой, вкупе с перехватывающим дыхание страхом. Мальчишка ехал так, словно не существовало ни смерти, ни взросления. Мальчишка казался вечным и неуничтожимым в своих бойскаутских шортах цвета хаки, потертых кроссовках, с ободранными и грязными коленками, и волосы летели у него над спиной.

« Осторожно, парень, тебе не пройти этот поворот! » – подумал Билл, но мальчишка переложил тело влево, как танцор брейк-данса, ноги развернули фиберглассовую зеленую доску, и он безо всяких усилий свернул на Джексон-стрит, заранее предположив, что на пути ему никто не встретится. « Мальчик мой , – подумал Билл, – так будет не всегда ».

Он подошел к своему прежнему дому, но не остановился, лишь замедлил шаг чуть ли не до черепашьего. На лужайке в плетеном кресле сидела женщина со спящим младенцем на руках и наблюдала за двумя детьми, лет восьми и десяти, которые играли в бадминтон на еще влажной от дождя траве. Младший из них, мальчик, отражая подачу, перебросил волан через сетку, и мать похвалила его: «Молодец, Скэн!»

Цвет дома не изменился, остался темно-зеленым, и над дверью Билл увидел знакомое веерообразное окно, но цветочные клумбы его матери с лужайки исчезли. И с заднего двора, насколько Билл мог видеть с тротуара, исчез спортивный комплекс, который отец построил из позаимствованных на работе ненужных отрезков труб. Билл вспомнил, как однажды Джордж свалился с верхней перекладины и отколол кусок зуба. Как же он ревел!

Он смотрел на свой дом (что-то осталось прежним, что-то ушло с концами) и думал, а не подойти ли ему к женщине с младенцем на руках. Он мог бы сказать: «Добрый день, я – Билл Денбро, когда-то я жил в этом доме». И женщина ответила бы: «Как интересно». И что за этим могло последовать? Мог он спросить ее, сохранилось ли лицо, которое он так старательно вырезал на одной из чердачных балок? Это лицо они с Джорджем иногда использовали вместо мишени для дартса. Он мог спросить, спят ли ее дети на огороженном заднем крыльце в особенно жаркие летние ночи, тихонько разговаривая перед тем, как уснуть, наблюдая далекие зарницы? Наверное, он мог бы задать эти вопросы, но при этом очень уж сильно заикался бы, если б попытался обаять женщину… да и хотел ли он знать ответы? После смерти Джорджа дом стал мертвым, и причина, по которой он вернулся в Дерри, не имела к дому ни малейшего отношения.

Билл дошел до угла и повернул направо, не оглянувшись.

И скоро уже шагал по Канзас-стрит, направляясь обратно к центру города. Постоял у ограждения, которое тянулось вдоль тротуара, глядя на Пустошь. Ограждение не изменилось – тот же побеленный штакетник, и Пустошь вроде бы осталась прежней… разве что заросла еще сильнее. С того места, где стоял Билл, он видел только два отличия: исчезло облако черного дыма, которое всегда висело над городской свалкой (свалку заменил современный мусороперерабатывающий завод), и через зелень Пустоши перекинулась эстакада, часть скоростной магистрали. Все остальное оставалось точь-в-точь таким же, как и в то лето, когда он в последний раз видел Пустошь: трава и кусты спускались к болотистому равнинному участку слева и к деревьям справа, растущим чуть ли не друг на друге. Он видел заросли растения, которое они называли бамбуком: серебристо-белые стебли поднимались на двенадцать, а то и четырнадцать футов. Билл вспомнил, как Ричи однажды попытался курить сухие листья этого бамбука, заявляя, что именно от них джазовые музыканты ловили кайф. Ричи словил только одно: его вытошнило.