Стивен Кинг - Оно. Том 2. Воссоединение

– Скажи своим друзьям, что я – последний представитель умирающей цивилизации. – Все с той же жуткой ухмылкой, спотыкаясь и пошатываясь, он спустился с крыльца следом за Беверли. – Единственный выживший на умирающей планете. Я прибыл сюда, чтобы ограбить всех женщин… изнасиловать всех мужчин… и научиться танцевать под «Мятный твист».

Спустившись с крыльца, клоун бешено задергался в танце, со связкой шариков в одной руке и оторванной, кровоточащей ногой ребенка в другой. Клоунский костюм трепало, как при сильном ветре, но Беверли никакого ветра не чувствовала. Ноги ее заплелись, и она грохнулась на тротуар, едва успев выставить руки, чтобы смягчить удар. Боль от ладоней прострелила до плеч. Женщина, которая толкала перед собой тележку с купленными продуктами, остановилась, нерешительно оглянулась, а потом двинулась дальше, чуть ускорив шаг.

Клоун направился к ней, отбросив оторванную ногу. Она упала на лужайку с глухим стуком. Беверли еще с мгновение лежала, распростершись на тротуаре, в полной уверенности, что очень скоро она должна проснуться, что в реальной жизни такого быть не может, что это кошмарный…

Она осознала, что заблуждается, за миг до того, как согнутые, с длинными ногтями пальцы клоуна прикоснулись к ней. Клоун был настоящим; он мог ее убить. Как убивал других детей.

– Скворцы знают твое настоящее имя, – внезапно прокричала Беверли.

Клоун отпрянул, и ей вдруг показалось, что улыбка на губах внутри нарисованной большой красной улыбки превратилась в гримасу ненависти и боли… а может, и страха. Но, возможно, изменение это следовало списать на ее воображение, и Беверли определенно не имела ни малейшего понятия, с чего сказала такое, но фраза эта позволила ей выиграть несколько секунд.

Она вскочила и побежала. Завизжали тормоза, и грубый голос, одновременно взбешенный и испуганный, проорал: «Смотри, куда прешь, курица безмозглая!» Боковым зрением Беверли увидела хлебный фургон, который едва не сшиб ее, когда она метнулась через улицу, будто ребенок – за резиновым мячом, а потом уже стояла на тротуаре с противоположной стороны, тяжело дыша. С тупой болью в левом боку. Хлебный фургон проследовал дальше по Нижней Главной улице.

Клоун исчез. Нога исчезла. Дом остался на прежнем месте, но теперь Беверли видела, что он полуразрушенный и брошенный, все окна забиты фанерой, ступени, ведущие к крыльцу, сломаны.

«Я там была или мне все это пригрезилось?»

Но она видела, что джинсы – грязные, желтая блузка в пыли.

И пальцы в шоколаде.

Беверли вытерла их о джинсы и быстрым шагом пошла прочь, с горячим лицом, холодной, как лед, спиной, а глазные яблоки, казалось, пульсировали, вылезая из орбит и возвращаясь обратно, в такт быстрым ударам сердца.

« Мы не сможем победить Оно. Чем бы Оно ни было, мы не сможем победить ОНО. Оно даже хочет, чтобы мы предприняли такую попытку – Оно хочет поквитаться. И ничья, полагаю, Оно не устроит. Мы должны убраться отсюда… просто уехать ».

Что-то потерлось об ее икру, легонько, как котенок.

Беверли с криком отскочила в сторону. Посмотрела вниз, и внутренне сжалась, рука метнулась ко рту.

Шарик, желтый, как ее блуза. С ярко-синей надписью: «ТЫ ПГАФ, КГОЛИК».

У нее на глазах он полетел дальше, подпрыгивая на тротуаре, подгоняемый теплым, майским ветерком.

«Что ж, в какой-то день Генри и его дружки преследовали меня… до окончания учебного года, это точно…»

Ричи шагал по Внешней Канальной улице, мимо Бэсси-парк. Теперь он остановился, глубоко засунув руки в карманы, смотрел на Мост Поцелуев, но, если на то пошло, не видел его.

« Я оторвался от них в отделе игрушек «Фриза ».

После безумного завершения ленча воссоединения Ричи шел куда глаза глядят, пытаясь хоть как-то сжиться с теми ужасами, что повылезали из печенья счастья… или, казалось, повылезали из печенья счастья. Он-то думал, что из печенья, возможно, ничего и не вылезало. Это была групповая галлюцинация, вызванная всем этим леденящим кровь дерьмом, о котором они говорили. Главное доказательство этой версии заключалось в том, что Роуз ничего не видела. Разумеется, родители Беверли тоже не видели кровь, которая выплеснулась из раковины в ванной, но это далеко не одно и то же.

«Нет? Почему нет?»

– Потому что теперь мы взрослые, – пробормотал он и обнаружил, что этой мысли недостает ни убедительности, ни логики; возможно, это такая же белиберда, как строчка из какой-нибудь детской считалочки.