Татьяна Корсакова - Зов серебра

– Готов! – легко согласился тот. – За прикосновения готов, за комфорт, но больше всего за ваш чудесный кофе, Амалия! – Он с вожделением покосился на Евину чашку, и та предусмотрительно придвинула ее к себе. – Я читал историю про оборотня! В каком это было веке? Восемнадцатом?

– Девятнадцатом, – улыбнулась Амалия. – Я сварю вам еще кофе. – Она вернулась к плите. – История та в самом деле была страшная и необычная. Сохранились даже кое-какие документальные свидетельства. В кабинете прежнего хозяина стоял стул со следами волчьих когтей на подлокотнике и стол с кровавыми следами от оторванной головы.

– Голову, надо полагать, хозяину оторвал оборотень? – уточнил Елизаров.

– Если верить легенде. Стол куда-то подевался, а стул до сих пор хранится в замке. Его забрал в свой кабинет Антон Палыч. Кстати, он утверждает, что стул до крайности удобный. Антон Палыч у нас мучается радикулитом, и удобство мебели имеет для него первостепенное значение.

– Дурью он мается, а не радикулитом, – хмыкнула тетя Люся, и сразу стало понятно, как она относится к здешнему бухгалтеру.

– Я слышал, около двадцати лет назад на острове случилась какая-то трагедия. – Теперь уже Елизаров неожиданно стал очень серьезным. Наверное, события недалекого прошлого его не забавляли так, как старинные легенды про оборотней.

– Погибли дети, – сказала Амалия, не оборачиваясь. – Воспитанники детдома. Сначала несколько детишек пропало без вести. Искали всем городом. И мы тут тоже искали. Перевернули на острове все, едва ли не под каждый камень заглянули.

– Вы уже тогда жили на острове? – спросил Елизаров.

– Да, я работала в детском доме воспитателем. Вела кружок рукоделия у девочек.

Образ рафинированной и утонченной леди никак не вязался с учительницей рукоделия. Наверное, недоверие это было написано на их с Елизаровым лицах, потому что Амалия снова улыбнулась:

– Жизнь порой бывает непредсказуема. Тогда мне казалось, что нет места скучнее, чем этот остров. Потом, когда все случилось, я уже думала, что нет места страшнее. А теперь я научилась любить его и видеть его красоту. Остров не виноват в том, что сотворили с ним люди.

– Люди! – снова хмыкнула тетя Люся. – Один ирод сотворил, а вы, Амалия, до сих пор маетесь какими-то угрызениями совести.

– Я была там и ничем не смогла им помочь.

– Я тоже там была. – Повариха уперла кулаки в бока. – И Палыч там был, и много кто еще. Так что же нам всем теперь взять и повеситься оттого, что в Семке Горынычеве маньяка не разглядели?! Да и кто бы разглядел?! Он же с виду тихий был, во всех смыслах положительный.

– Я должна была разглядеть, – сказала Амалия. – Я ведь первая заметила, что Гордей пропал. Спросила Горынычева про мальчика, а он сказал, что к бабке в деревню отвез.

– Ну и что с того? Отвез и отвез! Что вам было за дело до чужого детенка, когда с собственным столько горя хлебнули, что вспомнить страшно?! А Гордейка уже тогда был с придурью, вы ж сами помните, как учить его пытались, а он ни бе ни ме. Непутевый!

– Он несчастный, а не непутевый.

– Одно другому не мешает. Я про то, что не нужно себя винить за то, что вы что-то там недоглядели и что-то не смогли предвидеть. Кто ж мог подумать, что лиходей родного ребенка не пожалеет! А может, наоборот, пожалел, а? Чужих-то деток этот зверь с собой на тот свет забрал, а своего-то в живых оставил. Может, хоть перед смертью в нем что-то такое людское всколыхнулось?

– …Сплетничаем, тетя Люся?!

За разговорами они и не заметили, как в кухню вошел высокий, статный, наголо бритый мужчина в стильных очках. В госте Ева тут же признала режиссера и продюсера Жана Орду, с ударением на первый слог. Не признать его было сложно даже такой затворнице, как она, ибо лицо его и фильмы его были везде, не только на экранах телевизоров, но и в Интернете. В жизни Жан Орда выглядел еще интереснее и еще импозантнее, чем на экране. У него, несомненно, имелось то, что принято называть харизмой. И пользоваться ею Орда умел. Он улыбнулся одновременно всем присутствующим в комнате дамам, но показалось, что каждой в отдельности. Не переставая улыбаться, крепко пожал руку Елизарову. Этот жест был особенно хорош и трогателен, он максимально приближал великого режиссера и продюсера к народу. Елизаров, как представитель народа, не смутился, на рукопожатие гения ответил с такой энергией, что гений слегка поморщился от боли.

– Отчего же сплетничаем, Жан Валентинович?! – В голосе тети Люси слышалось обожание. – Просто обсуждаем дела давно минувших дней.