Антон Ульрих - Джек. В поисках возбуждения

Констебль с самой распространенной среди полицейских Лондона фамилией Смит неторопливо прогуливался вдоль Литтл-Райдер-стрит, что в Вест-Энде, доходя до Эджуэр-Роуд и поворачивая обратно. Улочка была настолько крохотной, что он ни разу не упустил из виду входную дверь особняка, приземистого старомодного здания времен первых Георгов, возвышавшегося в три этажа посреди Литтл-Райдер. Тусклые газовые фонари отливали на его стенах противной желтизной, неприятно бьющей в глаза сержанта, отца семейства, у которого обе дочурки уже успели переболеть желтухой, и, похоже, наступала очередь младшего сына. Однако фонари в работе полицейских были большим подспорьем, ведь ночная мгла в сочетании со знаменитыми лондонскими туманами позволяла порой ловким воришкам орудовать прямо под носом у полиции, и лишь фонари помогали хоть что-то разглядеть ночью во время дежурства. Поэтому констебль Смит относился к желтизне, бьющей в глаза, с пониманием, именно так, как должен относиться ко всему настоящий английский полицейский, как говаривал сержант Годли.

Фонари освещали всю улицу. В других переулках подобной роскоши не было.

А все потому, что здесь располагались особняки состоятельных и уважаемых в Лондоне джентльменов. Уж они, будьте покойны, постарались, чтобы их улица была освещена. Так рассуждал про себя констебль, поворачивая обратно и направляясь к своему наблюдательному пункту, расположенному как раз под одним из таких газовых фонарей прямо напротив входа в особняк.

Смит был человеком средних лет, уже многое повидавшим за время своей службы в лондонской полиции, а потому умудренным, с ровным характером, не хватающимся чуть что за свисток, дабы вызвать подкрепление. Нет, Смит не из таких. О его серьезном отношении к службе, которое постоянно ставил в пример другим, более молодым полицейским сержант Годли, говорило еще и то, что сегодня была ночь перед Рождеством, которое каждый протестант должен был отмечать в кругу семьи, сидя во главе праздничного стола и разрезая гуся. К тому же на улице стоял такой холод, что констеблю пришлось укутаться, помимо плаща, еще и шарфом, однако он не покинул пост и не завернул, как это принято, в трактир «Альфа» пропустить кружечку-другую. Нет, Смит относился к заданию, порученному Годли, куда как серьезно, следя за входом в особняк Один раз, а это было примерно три часа назад, к особняку подкатил кеб, из которого вышел высокий элегантный мужчина примерно одного с полицейским возраста. Под мышкой мужчина держал тяжелый сверток Человек расплатился с кебменом и вошел в особняк, дверь при его подходе открыла прислуга. Сразу было видно, что это джентльмен. Уж поверьте, у Смита глаз наметанный. Почему? Да очень просто. Во-первых, чувствовалось, что тот привык повелевать. Во-вторых, вышколенная прислуга встречала его у входных дверей. И в-третьих, бакенбарды. Это были не те роскошные лохмы, которыми так гордятся камердинеры, что служат у аристократов и чей труд состоит лишь в их ежедневном расчесывании, и не рваные, будто подбритые тупым ножом, баки моряков. Нет, это были аккуратные, ровные, строгие в пропорциях бакенбарды, спускающиеся точно до окончания мочки ушей. За такими бакенбардами, будьте уверены, Смит не ошибается, надо следить со всей тщательностью. Именно такие баки и должен носить, по его мнению, настоящий джентльмен.

К сожалению, констебль Смит при всей своей наблюдательности не заметил, что элегантный джентльмен, приехавший в кебе, заметил его и сейчас сам наблюдает за перемещениями полицейского, стоя у окна второго этажа особняка и осторожно выглядывая из-за чуть сдвинутой портьеры. Джентльмен видел, как к констеблю подошел высокий и полный мужчина в наглухо застегнутом пальто и надвинутом на глаза котелке. Однако же он знал, что подошедший, перед которым Смит вытянулся в струну, был не кто иной, как сержант Годли из Скотленд-Ярда.