Джинн Калогридис: Князь вампиров

– Мой повелитель! Клянусь, я не обманывал тебя!

Я в полной мере насладился его отчаянием, а затем с наигранным удивлением спросил:

– Разве я в чем-то тебя обвинил?

Его глаза стали еще шире, он заморгал и плотно стиснул дрожащие губы. Сумей он дать мне достойный ответ (и не будь я столь уверен в своем магическом чутье), я бы, возможно, пощадил его. Но я был убежден, что все увиденное мной в Круге – истина, и не сомневался в правильности своей ворожбы. Впрочем, тут и колдовства не надо: вина Грегора была сейчас написана у него на лице. Блеснув, по щеке моего "верноподданного" скатилась слезинка.

– Ого! – воскликнул я. – Никак молитва заставила тебя прослезиться?

– Повелитель, прошу тебя...

– Повернись лицом к иконе! – крикнул я, жестом велев стражнику повыразительнее взмахнуть мечом.

Меня не на шутку начало злить малодушие Грегора.

– Ты слышал, что я сказал? Лицом к иконе! Молись Богородице, чтобы даровала тебе милосердие, а мне – победу над Басарабом!

Грегор послушно сплел руки и вновь повернулся к лику Богородицы. Коврик, на котором он ерзал, сбился в сторону, обнажив борозду в деревянном полу. Но мой незадачливый обманщик этого даже не заметил. Поднеся сомкнутые руки к самому носу и закрыв глаза, он забормотал слова молитвы:

– Боже милостивый, Пресвятая Богородица, явите ваше безграничное милосердие. Даруйте моему господину долгую жизнь и победу над врагами и укрепите его веру в то, что я его не предавал...

– Да, – достаточно громко прошептал я, – быть может, Бог и явит тебе Свое милосердие. Но со мною Он никогда не был милосердным, так что нам с Богом говорить не о чем.

– Владыка живота моего! – вскричал Грегор.

Глаза его оставались закрытыми, а лицо по-прежнему было обращено к иконе, и потому я не знал, к кому он обращается – к Богу или ко мне.

– Мой повелитель, я неповинен ни в каких преступлениях против тебя! Ну что мне сделать, дабы ты уверовал в мою преданность тебе?

– Храбро погибнуть, – ответил я. – Ты все равно обречен, Грегор. Так что молись, и поскорее. Я не собираюсь, подобно своему отцу, бесславно умереть от рук наемного убийцы где-нибудь в лесу под Бухарестом.

Грегор запрокинул голову, раскрыл руки, будто в них находилась книга, потом прижал их к глазам и зарыдал. Я внимательно следил, как он поведет себя теперь, когда все его надежды рухнули. Грегор был в полном отчаянии, казалось, он вот-вот свалится на пол. Его всхлипывания становились все громче и истеричнее.

Всю свою жизнь я изучал смерть и, глядя ей в лицо, надеялся понять ее суть. Но я никогда не думал о своей смерти и не был готов смиренно принять собственную кончину. Сколько же человек я отправил на тот свет? Тысячу? Нет, намного больше. Я хорошо знаю лик смерти, я видел, как более сотни пленных турок медленно умирали на кольях в лесу. Я слышал их крики и стенания. Я ни с чем не спутаю звук, который издает живое еще тело, когда медленно сползает под собственной тяжестью вниз по колу. Этот звук напоминает тихий вздох.

Я вглядывался в глаза умирающих, надеясь выведать тайну перехода в небытие. Я хотел знать, что чувствовали эти люди, когда перед ними уже разверзлась бездонная пропасть.

Наблюдая все новых и новых избранников смерти, я понял: Бог отнюдь не справедлив и в самой смерти нет никакого потаенного смысла – только бесчестие и страдание. Я не хотел становиться одним из этих несчастных. Возможно, будь моя жизнь спокойной и счастливой, я бы по-иному относился к смерти. Но я слишком часто лишался всего, что принадлежало мне по праву. Меня свергли с трона и изгнали за пределы княжества, которым правили отец и дед. Вместо надлежащего воспитания и приобщения к государственным делам, я всю юность провел в плену у турецкого султана. Еще восемь лет полнокровной зрелой жизни прошли в плену у венгерского короля. Дважды меня свергали с трона (один раз – по "милости" родного брата!). Теперь мне приходится оставлять трон в третий раз, но я щедро отплачу всем и за все. Я умнее и проницательнее многих. Я более достоин править своим народом, нежели Мехмед, Матьяш или Раду с Басарабом.

Никогда еще смерть не была столь близка ко мне, как сейчас. Только ни Бог, ни ангелы не исполнят моего желания и не сделают меня бессмертным. Но есть тот, в чьих силах даровать мне вечную жизнь.

Пока Грегор всхлипывал, тщетно моля Бога о пощаде, молоденький стражник (борода на его розовых щеках больше напоминала мальчишеский пушок) обернулся ко мне и вопросительно помахал мечом. Из этого парня выйдет великолепный убийца. Я понял это по его глазам – они горели желанием расправиться с гнусным предателем. Наши желания совпадали.