Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки

На этом месте я и проснулся.

За окнами было серо и тускло. Танука трясла меня за плечо. В руке девчонка сжимала телефон, его маленький экранчик ещё светился.

— Вставай, — хмуро сказала она, когда я проморгался, прозевался и начал немного соображать. Она казалась перевозбуждённой, взвинченной. Если б я вчера сам не видел, решил бы, что она в эту ночь не спала.

— Что случилось?

— Плохие новости. Ситникова порезали.

Ненавижу ночевать где попало! Вот и сейчас от неожиданности я слишком резко сел и сразу стукнулся головой. Сверху посыпались книжки, тяжёлые тома в коже, с золотым тиснением; один больно стукнул меня по макушке. Прикрыться руками не удалось — всё-таки спал я в мешке. Танука привычно и предусмотрительно отодвинулась. Что да, то да. Гравюра «Смерть библиофила». Где спасатели?..

Последняя толстенная книжень в голубом коленкоре шлёпнулась мне на колени и раскрылась на титульной странице. Я машинально посмотрел на заглавие и выпучил глаза: «Реактивная авиация XX века». Бр-р… Маразм крепчал. Что делает справочник по реактивной авиации в библиотеке института рыбного хозяйства?!

— Как порезали? — наконец спросил я, выбираясь из-под книжного завала. — Чем?

— Ножом.

— Почему?

— По кочану, — огрызнулась Танука, отпасовав мои вчерашние слова. Я покраснел, а она пожала плечами и посмотрела на телефон. — Понятия не имею, если честно. Дома у него всё на месте, ничего не взяли… Вообще, давай собирайся: уже полседьмого, надо уйти отсюда, пока не пришли сотрудники.

— Сотрудники? — Я почему-то подумал о милиции. — Какие сотрудники? Ах да…

Я стал выпутываться из мешка. Сделать это оказалось не легче, чем бабочке вылезти из кокона. Чёрт, я уже забыл, когда мне последний раз удалось нормально выспаться. Не спал как следует дня три, а может быть, четыре, с того памятного полночного звонка. Я взглянул на ту сторону стеллажа. Спальник и матрас отсутствовали — Севрюк уже встал. Из коридора слышались шаги и плеск воды. Я поднял лежащую в изголовье футболку и стал одеваться.

— Отвернись, — потребовал я (Танука отвернулась). — Как это случилось?

— Не знаю, — через плечо бросила она. — Мне Серёжка позвонил, дружбан его. Говорит, порезали прямо в квартире. Шестнадцать ножевых ранений. И башка разбита.

Моя рука застряла в рукаве.

— Ни фига себе… Умер?

— В реанимации. В коме.

Шестнадцать ножевых ранений — и живой! Дела-а… Кажется, это и называется — «везение по-русски».

— Повезло, — сказал я. — Он хоть что-нибудь помнит?

— Ты что, оглох? Я же сказала — он в коме!

— А… да, да. Извини.

— Ты оделся?

— Нет ещё…

— Слушай, я лучше в коридоре подожду.

И она вышла.

Я прыгал на одной ноге, путаясь в штанинах, когда в кармане зазвонил телефон. От неожиданности я потерял равновесие, вызвав новый книжный обвал. Да, хорошо, что у них тут нет библиотекаря… Вынул трубку: так и есть — SMS.

«СОJIНЕ4НbIu!!!»

Час от часу не легче! Так… Дайте подумать… J и I — это «Л», видно невооружённым глазом. 4 — популярный заменитель буквы «ч», даже в русском написании: «Ч с четвёркой спутал чижик и прочёл: «Четыреижик»… bIu никакое не «биу», а просто набранное транслитом «ыи», вернее — «ый».

А всё вместе — «солнечный».

Но кто солнечный? Почему солнечный? День, что ли, солнечный? Я бросил взгляд за окно: денёк и в самом деле намечался ясный, но зачем таинственному информатору сообщать мне это?

Индикатор батареи показывал одну палку. Сел телефончик, надо срочно искать зарядку… Я уже хотел спрятать трубу, как вдруг поймал себя на мысли, что индикатор приёма у неё не светится ВООБЩЕ.

Ничего не понимаю… Бред какой-то!

В коридоре никого не было, все участники вчерашней вечерники испарились, только в ванной отыскались Кэп с Севрюком — они размачивали в тазу, в струе воды каких-то бледных зафиксированных рыб и вяло переругивались. От запаха формалина у меня защипало в носу и заслезились глаза.