Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки

Ох, что-то многовато в этих событиях «странного»…

Впрочем, можно посмотреть на это дело и с другой стороны. Умер парень — ну так я его год не видел и давно о нём забыл. Каждый, кто живёт, должен умереть — мы все это знаем, и никто об этом не думает. И с Ингой я давно не поддерживал связи. Все подозрения — не более чем ментовская паранойя: я-то знаю, что я ни при чём, так что дёргаться нечего. На взгляд постороннего, произошедшее должно быть мне по барабану. Зато я встретил симпатичную девчонку, чего со мною не случалось много месяцев, и сейчас иду с ней по улице, то и дело ловя на себе любопытные взгляды гуляющей ребятни.

Я подумал об этом и ещё острее ощутил, как глупо мы смотримся со стороны. Меня, должно быть, принимают за её старшего брата (и хорошо, если не за отца). Невольно снова вспомнился Данской:

Мы знали женщин многих, но тут, старик, молчи:

Для них, членистоногих, мы — старые хрычи.

Для них мы вне контекста, как Ленина портрет:

Мы из другого теста, для них нас тут нет.

Да что ж такое… Должно быть, это тот самый «кризис среднего возраста», о котором все говорят. Но почему он подкрался так внезапно? Или сказалось то, что я полтора года просидел в студии, как медведь в берлоге? Может быть…

— Куда мы идём? — поинтересовался я.

— А куда бы ты хотел?

— Слушай, — я внезапно рассердился, — вообще-то, это ты меня подкараулила, а не я тебя. И это ты хочешь у меня что-то вызнать. Так что решай.

— Но что тебе хочется сейчас?

Мы остановились.

— Я б что-нибудь съел, — признался я. — И выпил. Кофе. А то у меня с утра маковой росинки во рту не было.

В самом деле, придя вчера вечером домой, я залез в ванну и пролежал там час или больше. Когда я выбрался, готовить уже не хотелось. Я сгрыз оставшийся с утра подсохший бутерброд, запил газировкой, свалился и заснул как убитый.

Под утро мне приснился сон, будто я с друзьями отдыхаю на реке. Друзей было человек пять, но почему-то никого конкретно я вспомнить потом не смог, ни в лицо, ни по имени. Обычная картина: солнце, ветерок, песчаный пляж, арбуз, пивасик, шашлыки. Я решил искупаться, в одиночку спустился к берегу, разделся, зашёл в воду и поплыл. Вода была тёплой и совершенно не освежала.

И вдруг я начал тонуть. Не как в кино — барахтаться, кричать: «Спасите!», бить руками, захлёбываться, а просто взял и камнем пошёл ко дну, ногами вниз, глазами вверх. Солнце светило сквозь зеленоватую воду, постепенно превращаясь в яркое маленькое размытое пятно, а я всё погружался и погружался. Во сне я почему-то знал, что здесь довольно глубоко — метров десять и, если я хочу вынырнуть, пора всплывать, но не мог пошевелиться. Я вырос на реке, люблю воду, никогда её не боялся и плаваю как пробка, но здесь меня охватил не страх, а странное такое чувство раздвоения. Казалось, надо выбирать — всплывать в свой прежний мир или остаться здесь и учиться дышать под водой. Перспектива последнего пугала, но не очень, казалось, это муторно, но вполне реально. О смерти почему-то не думалось. Секунды стремительно убывали, подступало удушье. Прошло ещё несколько мгновений, потом ещё, а я так и не выбрал, что делать, — и проснулся.

Простыни были в поту. В окно ярко светило солнце, в комнате висела влажная духота. Утренней прохлады как не бывало. Сердце колотилось, голова болела. Я кое-как встал, умылся холодной — водой, сбрил щетину и в который раз задумался, почему, если во сне человек попадает в такое положение, всё решается банальным пробуждением? Ведь наверняка я мог нормально выплыть, вернуться к берегу, на пляж, пойти к ребятам и спокойно веселиться — пить пиво, есть шашлыки, обниматься с девчонками… Однако фиг — во сне есть только самый примитивный выход, который в реальной жизни невозможен.

Честно сказать, я жалел, что не сделал выбора там, под водой.

За завтраком мне кусок в горло не лез, к тому же вчерашний батон засох, а кефир перекис. Потом в ящике обнаружилась повестка, и пообедать я уже не успел.

— Пошливью, — выговорила Танука.

— Что? — Я не расслышал и озадачился.

— Пошли в «Ю», — раздельно повторила та.

— Куда? — совсем растерялся я.

— Ну, в «Ю» же! «Йоу»! — на английский манер нетерпеливо повторила она и показала рукой.

Я повернул голову. Ах вот оно что — « Уои »! Кафешка рядом с кинотеатром. Мы как раз остановились около.

— Ну, пошли…

Когда я прервал своё добровольное затворничество, одним из самых приятных и в то же время слегка тревожащих открытий для меня оказалось громадное количество кафе, подвальчиков и забегаловок, которых в Перми понастроили на каждом углу. Приятных потому, что в большинстве подавали вполне приличный кофе, печенюшки, пирожные и прочие вкусняшки. Тревожных потому, что, кроме них, не открывали ничего. В этом даже было что-то загадочное. Я не видел, чтоб за последний год в Перми вообще появлялись новые мастерские и какое-нибудь производство — только кафе, бутики, автомагазины и салоны красоты плюс ужасное количество игральных автоматов и салонов сотовой связи. Перефразируя классиков, иногда создавалось впечатление, что люди в Перми рождаются, чтоб подстричься, купить сотовый, затариться шмотками, проиграться в пух и напоследок выпить кофейку. Кто и где работает — оставалось неясным. Ладно, хоть похоронных контор не видно. Исключения лишь подтверждали правило.