Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки

— А это кто? — спросил я. — Преступник? Маньяк?

— Почти, — ответил Голос — Это мент.

— Милиционер? — опешил я. — Да как же… Гм! И они что… все такие?!

— По счастью, не все.

— Почему так?

— Всему своё время, — осадил меня Голос. — Потом сам поймёшь. А пока на город не хочешь взглянуть?

— Да уж лучше не надо, — пробормотал я, привычно опуская глаза.

Я уже знал, что увижу. Этот первый опыт словно стронул некую лавину. Уже сейчас сквозь абрисы домов, кафе, киосков, серую громаду ЦУМа и «великую стену» гостиницы «Урал» с ромбическим Циферблатом часов на фасаде, сквозь высотки новостроек и руины «долгостроя» проступали, словно привидения, «энергетические слепки» старых, уничтоженных домов, нередко деревянных, а если заглянуть «поглубже» — снесённые леса, засыпанные реки, взорванные скалы, стёртые с лица земли деревни, поселения и городища. Оглянувшись мельком на здание фарминститута, я разглядел парящий в небе над нею эфемерный купол церкви Рождества Богородицы. Как странно… Я ведь никогда её не видел, даже на старинных фотографиях. Тридцать пять лет ходил мимо, и мне в голову ни разу не пришло, что вот это здание с полукруглой пристройкой трансепта — бывшая церковь. Говорят, на месте взорванного большевиками храма Христа Спасителя, над зеркалом открытого бассейна «Москва» люди тоже часто видели призрачные очертания стен и барабанов с куполами… Но мы в Перми редко смотрим вверх.

Ничего не исчезает, подумал я, и ничего не возникает ниоткуда. Всё есть — и ничего на самом деле нет. Но прошлое всегда даёт о себе знать, как бы ни развивались события.

Пермь. Странный, призрачный, возникший ниоткуда город. Город, которого, может быть, и вовсе нет. Спроси любого человека в России, где, по его мнению, находится Пермь, и девять из десяти спросят: «А это что?» Немудрено — в советское время город Молотов даже не значился на карте России… Михалыч не зря возмущался. Помню, недавно некое столичное историческое общество прислало факс администрации города, что они просят — я цитирую: «поделиться материалами о Перьми, Березняках, Кизиле и Чердыне». Двадцать первый век на дворе. Дожили, мама… Это ж нарочно не придумать! Наши не знали, что им делать — смеяться, плакать или послать. Хотел бы я посмотреть на рожи этих столичных историков, когда б мы попросили рассказать нам о «Маскве» и «Питсбурге». До сих пор, когда по телевидению передают прогноз погоды, Пермь упоминают через два раза на третий, часто его вообще нет на карте синоптиков. И это — миллионный город, столица области, а с недавних пор — целого края! Даже первые иностранные туристы у нас появились только в восемьдесят седьмом, а до того город был закрытым. И — странное дело — даже когда сам живёшь в нем, возникает впечатление, что весь он, целиком, существует только у тебя в голове, а стоит из него уехать — сразу исчезает, растворяется как дым средь лесов и болот. А уезжают многие и часто навсегда. Уезжают или… погибают. Пермь неблагодарна, у неё короткая память, она мало помнит своих сыновей и дочерей. Да что говорить о людях, если даже время и обстоятельства основания города до сих пор достоверно неизвестны, забыты! Возникший по приказу свыше, посреди глухой тайги, населённый пришлым людом, — что он? кто он? для чего он здесь?

Мне сделалось муторно. Какое-то глухое, давящее облако зависло рядом, где-то в глубине, в провалах и пустотах под ногами, и я это чувствовал, будто эти ложноножки, эти щупальца хватали меня за щиколотки. В этот момент мы проходили мимо собора, и я невольно обратился лицом к нему. Непонятная энергия шла будто бы оттуда, с этой стороны, но я не мог определить, что она собою представляет и где находится её источник. Быть может, это потому, что моё «внутреннее зрение» было ещё нераскрытым, неразвитым. Но что-то я определённо чувствовал. Чувствовал что-то.

А Голос, то ли впереди меня, то ли за моей спиной, продолжал говорить:

— Все почему-то думают, что господин Татищев просто так, от балды, ткнул пальцем в место слияния Егошихи с Камой — и появилась Пермь. Вот захотелось так ему, и всё! Даже скульптор его так и изобразил; ты ж видел памятник этот дебильный, где он в карту пальцем тычет. Будто до Василь Никитича на месте города вообще ничего не было, кроме глухих лесов! А ты задумайся: люди всегда любили селиться на берегах рек. Почему Пермь должна быть исключением? Не-ет, Татищев выбрал это место прежде всего потому, что вокруг было много деревень, а уж потом — месторождений медного песчаника… Люди жили здесь издавна, и новые поселения строили на месте старых.