Дион Форчун: Жрица моря

Собственно, наш бизнес уже не был чем-то номинальным. Мы собирались приобрести несколько коттеджей, с тем, чтобы сломав их, поставить на этом месте бензоколонку, но одна старая дама отказывалась выселяться, и с ней стоило поговорить. Я предпочитаю это делать самостоятельно, поскольку судебные исполнители и иже с ними имеют привычку ужасно запугивать, а мне не очень нравится таскать этих стариков по судам, если дело можно решить иначе. Не очень-то приятная работа для тех, кто в этом заинтересован.

Это были обычные сельские домики, вокруг которых уже давно вырос город, и в последнем из них жила маленькая старушка, которую звали Салли Сэмпсон. Она жила здесь со времен Ноя и ни за что не собиралась съезжать. Мы предлагали ей другое жилье и все, что только можно было ей предложить; было похоже, что дело идет к суду, а это мне совсем не нравилось из-за моего отношения к старикам, которые обычно так привязаны к своей рухляди. Итак, я постучал в маленькую зеленую дверь ее дома маленьким медным дверным молоточком, сказав себе, что должен ожесточить свое сердце (хотя у меня это не очень-то получается); все же лучше, если это буду я, чем судебный исполнитель.

Салли приоткрыла дверь буквально на полдюйма на такой жуткой дверной цепи, что, потянув за нее, можно было уволочь весь ее домик, и сердито поинтересовалась причиной моего визита. Я представил себе кочергу в ее руке. К несчастью, путь до ее двери по узкой садовой тропинке отнял у меня столько сил, что я был практически бездыханным, не мог выдавить из себя ни слова и лишь по-рыбьи разевал рот, прислонившись к дверному косяку.

Для Салли этого было достаточно. Отложив кочергу, она открыла дверь и пригласила меня войти. Она усадила меня в свое единственное кресло и предложила мне чашку чая. Так что, вместо того чтобы выселить Салли, я пил с ней чай.

Мы все обсудили. Выходило, что единственным ее доходом была пенсия по возрасту; но в этом своем домике она могла подрабатывать, предлагая чай проезжающим; велосипедистам, а в том, который мы ей предложили, она не смогла бы этого делать. Если у нее те будет возможности подрабатывать, то она просто умрет с голоду, и ей грозит работный дом. Так что не удивительно, что старая дама колебалась.

И тут я почувствовал новую волну, проходящую через мой мозг. Если проблема с моей холостяцкой квартиркой упиралась в слуг, то передо мной находилось решение. Я поделился с Салли своей идеей, и она буквально разрыдалась от радости. Оказалось, что недавно умерла ее собака, и теперь, оставшись одна, она чувствовала себя очень одинокой днем, а по ночам сильно нервничала; так что, по ее словам, я был как раз тем, кто мог бы заменить ей собаку. И мы ударили по рукам. После того, как я приведу место в порядок, мы с Салли могли перебраться туда и заняться домашним хозяйством — а бензоколонка пусть себе строится.

Домой я возвращался, чувствуя себя триумфатором. Я рассказал обо всем в семье, но даже это не доставило моим домашним радости. Они сказали, что это вызовет сплетни. Я заметил, что пенсия по старости — это лучшее дополнение к свидетельству о браке и что никто не будет сплетничать, если они сами этим не займутся, поскольку места совершенно не видно с дороги и никому не нужно знать, что я выжил из ума. Они возразили, что сплетничать станут слуги, но я сказал: к черту слуг. Они заметили, что если слуги подадут прошение об увольнении, то уж во всяком случае не мне придется заниматься хозяйством — иначе я не послал бы их к чертям с такой готовностью. Я ответил, что слуги никогда не подают прошение об увольнении по причине скандала, потому что им всегда хочется постоять и посмотреть, чем все закончится. Вообще, лучше всего держать слуг в виде скелета в буфете. Моя сестра сказала, что она, даже если я совсем отошел от реальности, не сможет проводить в нашем доме заседания «Союза девушек», если я и Салли будем жить у всех на виду в грехе и разврате в конце сада. Я послал к черту весь «Союз девушек», и мы на этом закончили. Однако когда моя сестра увидела Салли в ее лучшем, покрытом бисером черном капоре, то признала, что зашла в своих обвинениях слишком далеко. Так что мы вселились. Салли достались лошадиные ясли, а мне — сеновал; все это вместе напоминало расположенные посреди города райские кущи перед появлением змея-искусителя.

Должен сказать, что мне это место очень нравилось. В моем кабинете было четыре мансардных окна, выходящих на юг, а окна спальни выходили на восток, и каждое утро меня будило солнце. Я смастерил из кирпича широкий очаг, который топил болотным торфом; потихоньку на боковых стенах появились полки, на которых я хранил те книги, которые мне всегда нравились.