Дин Кунц - Слезы дракона

Тишина.

Дворцовый зал Короля Гор. Где-то в глубине дворца спящий тролль. Или бодрствующий. Просто затаившийся.

Передняя. Темновато, даже несмотря на чуть фосфоресцирующий отсвет, просачивающийся в коридор из кухни. Слева зеркала, в них темные, расплывчатые, неясные отражения их самих. Справа дверь либо во встроенный шкаф, либо в кабинет.

Чуть дальше, справа, разветвляющаяся в разные стороны лестница, ведущая на скрытую в тени верхнюю площадку, переходящую далее в невидимый отсюда коридор второго этажа.

Прямо перед ними коридор первого этажа. По обеим его сторонам затемненные арки и двери в комнаты, в самом конце дверь в кухню, освещенная изнутри, чуть приоткрыта.

Гарри было досадно. Ему не раз приходилось делать подобное. Он считал себя опытным и умелым полицейским. И все равно ему было досадно и противно делать это.

Ничем не нарушаемая тишина. Только из глубины дома доносятся какие-то шорохи. Он вслушивается в ритм собственного сердца, неплохо, ритм убыстренный, но четкий, не беспорядочный, пока удается держать себя в руках.

Теперь отступать некуда, а потому он закрывает за ними обоими дверь, но так тихо, словно в молчании погребального зала в последний раз закрывает крышку обитого бархатом гроба.

Брайан только что вернулся из мира воображаемых умерщвлений в мир, в котором его ждала расправа с реальными жертвами, в мир, суливший ему реальную кровь.

Несколько мгновений, как был, совершенно голый, неподвижно застыл на спине на черных простынях, не мигая уставившись в потолок. Еще не полностью отойдя ото сна, он представлял себе, что, невесомый, парит в беззвездной ночи над темным бушующим морем.

Он не умел летать и был еще не очень сведущ в искусстве телекинеза. Но чувствовал, что обретет способность летать и управлять материей по своему усмотрению, когда завершится наконец процесс его СТАНОВЛЕНИЯ.

Постепенно он начал ощущать, что складки скомканных шелковых простыней неудобно режут спину, что в спальне довольно прохладно, что во рту стоит неприятный привкус и что он так голоден, что в животе у него уже начинает бурчать. Воображаемый мир отлетел прочь. Стигийский мрак превратился в черные простыни, беззвездное небо вновь стало потолком, окрашенным в черный полуглянец, и притяжение земли, увы, все еще довлело над ним.

Он сел в постели, спустил ноги на пол и встал. Зевнул и с удовольствием потянулся, глядя на свое отражение в зеркалах, от пола до потолка покрывавших всю стену. Когда-нибудь, после того как проредит человеческое стадо, художники, которых он, естественно, оставит в живых, вдохновятся желанием нарисовать его, и его портретные изображения будут проникнуты ужасом и благоговением к нему, как портреты библейских пророков, висящие ныне в самых знаменитых музеях Европы; художники воссоздадут на потолках соборов апокалиптические сцены, где он будет изображен титаном, карающим несметные полчища гибнущих у его ног несчастных людишек.

Отвернувшись от зеркал, он бросил взгляд на покрытые черным лаком полки со стоящими на них бутылями. Так как, ложась спать, он оставил зажженной лампу, глаза жертв смотрели на него, когда ему снились божественные сны. Они и сейчас с обожанием смотрели на него.

Он вспомнил ощущение удовольствия от прижатых ладонями к телу голубых глаз, бархатистую, влажную негу их ласкающего прикосновения.

Его красный халат все еще валялся на полу рядом с полками, где он сбросил его с себя. Он поднял его, накинул на плечи, туго затянул пояс и завязал узлом. И пока делал это, неотрывно смотрел на глаза, и не было среди них ни одной пары, которая бы взирала на него с пренебрежением, отвергая его.

Уже не в первый раз у Брайана возникло желание, чтобы среди них были и глаза его матери. Если бы вместо всех глаз он владел только ими, он бы позволил им обследовать каждую выпуклость и каждую впадинку на своем великолепном теле, чтобы она могла воочию убедиться в его красоте, которую так никогда и не видела, чтобы поняла, что ее боязнь безобразной мутации была совершенно беспочвенной и что акт принесения в жертву этой боязни своего зрения был совершенно бессмысленным, ненужным и глупым.

Если бы у него были сейчас ее глаза, он бы с нежностью положил один из них себе на язык. И затем проглотил бы его целиком, чтобы она могла видеть и совершенство его внутреннего строения, равно как и внешнего. Познав всего его таким образом, она бы горько стала оплакивать свой опрометчивый акт членовредительства в ночь его рождения, и тогда разделявшие их годы отчуждения испарились бы, словно их не было и в помине, и истинная мать нового бога сама бы перешла на его сторону и поддерживала бы все его начинания, и процесс его СТАНОВЛЕНИЯ пошел бы во много раз легче и быстрее, подвигаясь все ближе и ближе к его ВОСХОЖДЕНИЮ на трон и началу АПОКАЛИПСИСА. Но в больнице давно уже избавились от ее глаз обычным в таких случаях способом, как избавляются от любой мертвой ткани, будь то зараженная кровь или удаленный аппендикс. Из самых глубин его сердца вырвался вздох сожаления.