Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый

Затем шел наспех нарисованный чернилами набросок двери в гробницу с тремя фразами на разных языках. Джулия торопливо перевернула страницу.

На моих часах девять вечера. Наконец-то я внутри. Комната больше похожа на библиотеку, чем на усыпальницу. Человек покоится в царском саркофаге возле письменного стола, на котором он оставил тринадцать свитков. Он пишет в основном на латыни, явно в спешке, но довольно аккуратно. Повсюду капли чернил, но текст читается превосходно.

Называйте меня Рамзесом Проклятым. Поскольку именно такое имя я дал себе сам. Когда-то я был Рамзесом Великим, Повелителем Верхнего и Нижнего Египта, Покорителем хеттов, отцом многих сыновей и дочерей. Я правил Египтом шестьдесят четыре года. Еще стоят памятники в мою честь; стелы прославляют мои победы, хотя с тех пор, как меня, смертного младенца, вытащили из материнского чрева, прошло уже тысячелетие.

О, время давно похоронило ту судьбоносную минуту, когда я взял у хеттской жрицы проклятый эликсир. Я не обращал внимания на ее предостережения. Я жаждал бессмертия. И я выпил полную чашу снадобья. Теперь, по прошествии многих столетий, я спрятал снадобье среди ядов моей утраченной Царицы. Она не приняла его от меня, моя обреченная на смерть Клеопатра.

Джулия прекратила читать. Эликсир, спрятанный среди этих ядов? Она поняла, что имел в виду Самир. Газеты ничего не рассказывали об этой маленькой тайне. Очень соблазнительно. Среди ядов спрятано зелье, которое способно подарить вечную жизнь.

– Но кто же мог написать эту фантастическую историю? – прошептала она.

Джулия посмотрела на мраморный бюст Клеопатры. Бессмертие. Почему Клеопатра не стала пить снадобье? «О, похоже, я начинаю верить в эту сказку!» Джулия улыбнулась и перевернула страницу дневника.

Перевод прервался. Отец написал только:

Продолжает описывать, как Клеопатра пробудила его от полного видений сна, как он обучал ее истории Египта, как он любил ее, наблюдал за тем, как она соблазняет римских вождей – одного за другим…

– Да, – прошептала Джулия. – Сначала Юлия Цезаря, потом Марка Антония. Но почему она отказалась от эликсира?

Дальше следовал новый абзац перевода:

Как мне вынести эту тяжесть? Как мне вытерпеть муки одиночества? Я не могу умереть. Ее яды не берут меня. Среди них хранится мой эликсир, так что я могу снова погрузиться в сон, в мечты о других царицах, справедливых и мудрых, которые разделили бы со мной венную жизнь. Но я вижу только ее лицо. Слышу только ее голос. Клеопатра. Вчера. Завтра. Клеопатра.

Дальше шла латынь. Несколько наспех написанных строк на латыни, в которой Джулия была не сильна. Даже с помощью словаря она не смогла бы перевести этот текст. Потом шли несколько строчек на демотическом египетском, более непонятном, чем латынь. И больше ничего.

Джулия отложила дневник, пытаясь совладать со слезами. Ей казалось, что отец рядом, что он с ней, в этом зале.

Как бы он радовался, как бы смеялся вместе с ней над своими каракулями!

И сама таинственная история – потрясающая!

Неужели где-то среди этих ядов спрятан эликсир, дающий бессмертие? Даже если не верить в него – все равно поразительно. Вот бы просто посмотреть на тот самый крошечный серебряный светильник и тот самый изящный пузырек! Рамзес Великий верил в зелье. Возможно, отец тоже поверил. И она сама, может быть, тоже на минуточку поверила.

Джулия медленно поднялась и подошла к длинному мраморному столу, стоявшему у противоположной стены. Свитки очень уж хрупкие – весь стол усеян крошечными кусочками и трухой папируса. Джулия видела, как рассыпались свитки, когда их вытаскивали из футляров. Она не посмела дотронуться до них. И к тому же она все равно не смогла бы их прочитать.

И кувшины тоже нельзя потрогать. Что, если капельки яда чуть-чуть пролились? Что, если ядовитые пары отравили воздух?

Внезапно Джулия поймала себя на том, что смотрит на свое отражение в зеркале. Она вернулась к письменному столу и развернула лежавшую на нем газету.

В Лондоне с триумфом шла постановка шекспировской трагедии «Антоний и Клеопатра». Ей бы хотелось сходить на нее с Алексом, но серьезные пьесы всегда нагоняли на Алекса дремоту. Его могли развлечь только Гилберт и Салливан {1} 1 Либреттист Уильям Гилберт (1836–1911) и композитор Артур Салливан (1842 - 1900) – авторы популярных комических опер. – Прим. ред. , но даже у них он начинал клевать носом к концу третьего акта.