Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый

Алекс повел ее вниз по крутым ступенькам к первому ряду этой маленькой секции. Здесь у самых перил стояли мягкие красные кресла. Клеопатра посмотрела налево. Через тускло освещенный проход она увидела Рамзеса. Увидела бледную женщину с огромными печальными глазами. Лорд Рутерфорд усаживался рядом с ними. По правую руку от него сидел темнокожий египтянин, одетый не менее изысканно, чем другие мужчины.

Она попыталась отвести от них взгляд, но продолжала смотреть, не понимая, почему на душе так тревожно. Потом Рамзес обнял женщину и крепко прижал ее к себе. Женщина опустила глаза, и вдруг на щеках ее засверкали слезы. Рамзес поцеловал эту женщину, а она прильнула к нему и возвратила поцелуй.

Как больно это видеть! Словно острый нож полоснул по лицу. Дрожа, Клеопатра отвернулась и уставилась в темноту перед собой.

Она чуть не закричала от боли. Но почему? Ненависть к этой женщине захлестнула ее, сжигая грудь. «Дай Антонию эликсир!»

Вдруг гигантский театр погрузился во тьму. Перед залом возник какой-то мужчина; зрители разразились аплодисментами, перерастающими в назойливый шум. Впечатляюще, как все в этом новом времени, но очень странно.

Мужчина поклонился, поднял руки вверх, потом повернулся лицом к музыкантам, которые наконец-то успокоились и сидели тихо. По его сигналу они заиграли; звук рос, становился все громче, полнее и прекраснее.

Эти звуки, казалось, растрогали Клеопатру. Она почувствовала, как ладонь Алекса легла на ее руку. Звуки окружили ее, унося с собой боль.

– Новые времена, – прошептала она. Неужели она тоже плачет? Она не хотела никого ненавидеть! Она не хотела этой боли! И снова в ее памяти возникла тьма, а во тьме – Рамзес. Может, это была гробница? Она почувствовала, как в ее рот вливается эликсир. И вдруг он в ужасе отшатнулся от нее. Рамзес! Неужели она на самом деле жалеет, что он сделал это? Неужели она на самом деле проклинает его?

Она жива!

Эллиот выглянул из-за занавески в освещенное фойе, чтобы при свете прочитать записку.

– Она лежала у портье в отеле, сэр, – сказал мальчик, ожидавший монетку, которую Эллиот вытащил из кармана и держал в руке.

«Отец, увидимся в опере или на балу. Извини за таинственность, но я познакомился с совершенно потрясающей женщиной. Алекс».

Эллиот пришел в ярость. Что ж, так оно и есть. Он вернулся в темный зрительный зал.

Рамзес не думал, что этот спектакль доставит ему удовольствие. Он все еще злился на Эллиота за то, что тот притащил их сюда. И вправду, опера была бы нелепой, не будь она так прекрасна. Толстые «египтяне» где-то внизу пели по-итальянски на фоне нарисованных храмов и статуй, которые казались каким-то жалким гротеском. Но сама музыка покоряла, хотя страдания Джулии, похоже, только усилились. Под прикрытием темноты Джулия прильнула к его плечу. Несущиеся со сцены дивные голоса тронули ее сердце. Эти часы не стали агонией, которую Рамзес представлял в своем воображении; напротив, в его душе затеплилась трусливая надежда, что Клеопатра, скорее всего, уехала из Каира, затерялась в огромном современном мире и теперь не надо искать ее. Эта мысль и радовала его, и ужасала. Пройдут дни и месяцы – и во что выльется ее бесконечное одиночество? На кого обратит она свой гнев?

Клеопатра подняла волшебный оперный бинокль. Посмотрела на Рамзеса и Джулию, поразившись отчетливости изображения. Женщина плакала, в этом не было никаких сомнений. Ее темные глаза были прикованы к сцене, где уродливый коротышка пел прекрасную арию «Божественная Аида». У него был сильный голос, а мелодия была так прекрасна, что сердце могло разорваться от печали.

Она хотела уже опустить бинокль, как вдруг Джулия Стратфорд прошептала что-то своему спутнику. Они оба встали, Джулия Стратфорд скрылась за портьерой, и Рамзес вышел за ней следом.

Клеопатра коснулась руки Алекса.

– Оставайся здесь, – прошептала она ему на ухо.

Кажется, он ничего не заподозрил. Он даже не попытался остановить ее. Клеопатра поспешно прошла через театральную ложу и скользнула в просторный зал второго этажа.

Он был почти пуст. Слуги за высоким длинным прилавком наливали напитки нескольким старичкам, которые выглядели довольно жалко в своих черно-белых мундирах. Один из них раздраженно оттягивал жесткий воротничок.

За дальним столиком, у большого полукруглого окна, завешенного расшитой портьерой, сидели Джулия Стратфорд и Рамзес. Они разговаривали так тихо, что ничего не было слышно. Клеопатра подошла ближе, спряталась за растущими из кадушек высокими деревьями и приложила к глазам театральный бинокль: их лица приблизились, но слов, разумеется, разобрать она не могла.