Джек Финней: Похитители Плоти

– И что?

Он покачал головой, воздерживаясь от комментариев.

– Смотрите дальше. Исследуйте его. Не замечаете ничего необычного?

Я снова повернулся к телу на столе. Мое раздражение все возрастало. В этом мертвом человеке действительно было что-то необычное, ноя не мог понять, что именно, и из-за этого сердился еще больше.

– Послушайте-ка, Джек, – обернулся я к нему, – я ничего не вижу, кроме мертвого тела. Давайте-ка выясним тайну: в чем дело?

Он опять покачал головой, умоляюще гляди на меня.

– Майлз, успокойтесь, пожалуйста. Я не хочу пересказывать вам свои впечатления от всего этого, не хочу воздействовать на вас. Если тут есть что-то необычное, я хочу, чтобы вы сами увидели это. А если нет, если я выдумываю, я тоже хочу знать. Поймите меня, Майлз, – мягко произнес он. Присмотритесь повнимательнее к этой штуке.

Я начал тщательно осматривать труп, не прикасаясь к нему, медленно передвигаясь вокруг стола, останавливаясь, чтобы присмотреться под разными углами. Джек, Бекки и Теодора отодвигались в сторону, когда я приближался к ним.

– Хорошо, – наконец вымолвил я неохотно, будто извиняясь. – В нем действительно есть что-то необычное. Вы не выдумываете. Или я тоже выдумываю. – Еще с минуту я постоял, всматриваясь в то, что лежало на столе. – Вот что, – решился выговорить я, – не часто встретишь такое тело, живое или неживое. Оно напоминает мне туберкулезных больных, которых я видел, – тех, кто почти всю жизнь проводит в санаториях. – Я посмотрел на присутствующих. – Нельзя прожить в нормальных условиях и не получить там и сям каких-нибудь шрамов или хотя бы маленьких царапин. Но эти больные из санаториев не имели возможности их получить, их тела оставались неповрежденными. Точно так же выглядит и это… – Я показал на бледное, неподвижное в лучах света тело. – Но оно не туберкулезное. Это крепко сбитое, здоровое тело, и мышцы у него развитые. Тем не менее оно никогда не играло в футбол или хоккей, не падало на цементный пол, никогда не ломало ни одной косточки. Вид у него такой, будто им… не пользовались.

Вы это имели в виду?

Джек кивнул.

– Да. А еще что?

– Бекки, с тобой все в порядке? – Я посмотрел на нее через стол.

– Да, – кивнула она, покусывая губы.

– Лицо, – ответил я Джеку. Я стоял, всматриваясь в лицо – белое, как воск, абсолютно спокойное и неподвижное, с фиксированным взглядом прозрачных, как стекло, глаз. – Оно какое-то… незрелое. – Я не знал, как это точнее определить. – Кости развиты нормально, это лицо взрослого человека. Но вид у него… – я лихорадочно подыскивал нужное слово, но не мог найти, – какой-то незавершенный. Оно…

Джек перебил меня возбужденным от нетерпения голосом, он даже улыбнулся.

– Вы когда-нибудь видели, как делают медали?

– Медали?

– Да, тонкой работы. Медальоны.

– Нет.

– Так вот, для действительно тонкой работы на твердом металле, оживленно принялся пояснить Джек, – делают два отпечатка.

Я не понимал, что он говорит и зачем.

– Сначала берут штамп и делают отпечаток номер один, перенося на гладкий металл грубые основные черты. А потом используется штамп номер два, и именно он придает детали те тонкие линии и чудесную отделку, которые вы видите на настоящих медальонах. Приходится так делать потому, что второй штамп, тот, который с деталями, не может оставить отпечаток на гладкой поверхности. Сначала нужно придать грубые черты штампом номер один.

Он остановился, переводя взгляд с меня на Бекки, чтобы удостовериться, что мы слушаем.

– Итак? – спросил я с легким нетерпением.

– На медальонах обычно изображают лица. И когда вы смотрите на них после штампа номер один, лицо еще не закончено. Все есть, все правильно, но детали, которые придают индивидуальность, отсутствуют. – Он пристально посмотрел на меня. – Майлз, вот на что похоже это лицо. Все есть: губы, нос, глаза, кожа и все необходимые кости. Но нету черт, нет подробностей, нет индивидуальности. Оно недоделано. Посмотрите на него! – Голос Джека зазвенел на высокой ноте. – Это как бы заготовка лица, которая ждет, чтобы на ней отштамповали окончательные, завершающие черты!

Он был прав. Я еще никогда в жизни не видел такого лица. Не то чтобы оно было вялым, этого никак нельзя было сказать. Но оно имело какой-то бесформенный, бесхарактерный вид. Это в общем-то не было лицо – еще не было. В нем не замечалось никакой жизни, никаких признаков жизненного опыта; я только так могу это объяснить.