Питер Джеймс - Зона теней

Особую благодарность я хотел бы выразить моему литературному агенту Иону Тарли, чья вера в меня, поддержка и советы были неиссякаемым источником вдохновения. А также Джоанне Голдсуорти и команде Виктора Голанда за их конструктивный вклад в работу, за их доверие и смелость, с какой они вели мяч в этой игре.

Моя запоздалая благодарность Дэвиду Саммерскейлу, который учил меня английскому языку в Чартерхаусе и который, может сам того не подозревая, подвигнул меня к писательству.

Многие так или иначе помогали мне в моих изысканиях, и им я обязан тем, что эта книга вообще появилась на свет. Список их длинен, причем зачастую я получал от них гораздо больше, чем просил. К числу таких людей относятся Кэннон Доминик Уолкер; преподобный Дэвид Гастелл; преподаватели физического колледжа; преподобный Джим Майнорс; преподобный Джеральд Шоу, капеллан больницы в Бродмуре; доктор Дункан Стюарт; моя секретарша Пегги Флетчер и моя жена Джорджина, которая с бесконечным терпением ободряла меня, не позволяя упасть духом.

Питер Джеймс

Фабиан, наслаждаясь теплым и мягким уютом постели, смотрел в проем раздернутых занавесей. Рассветное небо наливалось красноватым светом восходящего солнца, приобретая кровавый оттенок.

Повернувшись, он взглянул на спящую рядом с ним девушку. Потом, соскользнув с постели, переступил через разбросанную по полу одежду и подошел к окну. Утренний туман почти рассеялся, с виноградника тянулся дымок: там жгли последние остатки зимней пикировки лоз. Пейзаж после битвы, подумал он и поежился – его худое мускулистое тело покрылось пупырышками гусиной кожи.

Воздух был чистый, наполненный свежестью и странным животным ароматом спящей девушки, который пропитал и его тело; он почесался и снова задумчиво уставился в окно.

– Фабиан? – раздался осторожный стук в дверь и вслед за тем звук удаляющихся шагов.

– Минуточку. – У него перехватило горло, когда он попытался громким шепотом произнести это слово.

Девушка пошевелилась, простыни зашелестели, как листья на ветру, и она снова затихла.

Он натянул джинсы, безрукавку и пуловер, сунул остальную одежду в сумку и плеснул в лицо холодной водой. Насухо вытершись, он было сделал шаг к спящей девушке, но остановился, поднял сумку и вышел из комнаты, бесшумно прикрыв за собой тяжелую дверь.

Отто, Чарлз и Генри уже ждали его. Отто, с его крючковатым носом, нависшим над линией губ, с вихрами черных волос над испещренным оспинами лицом, в пальто в елочку, свисающем с угловатой фигуры, напоминал огромного стервятника. Рядом с ним, растирая зябнущие руки, стоял Чарлз с заспанными глазами, выражение лица которого было, как всегда, растерянным, словно утро застало его врасплох.

– Господи, я прямо не в себе. – Чарлз зевнул.

Генри, глубоко засунув руки в карманы, стоял прислонившись к машине, прикрыв глаза.

– Прошу прощения, я заспался, – сказал Фабиан, открывая багажник «фольксвагена», и вынул резиновый скребок.

– Может, кофе перед дорогой? – предложил Чарлз.

– Перехватим где-нибудь по пути, – ответил Фабиан, снимая скребком обильную росу с окон машины. Вокруг еще царили предрассветные сумерки. Фабиан посмотрел на черные мрачные силуэты высоких сосен, на холодные серые стены шато. Бросив взгляд на ряд окон, он попытался найти то, за которым были раздвинуты портьеры; ему показалось, что в окне мелькнуло чье-то лицо, и он отвел глаза. – Сначала поведу я.

Чарлз и Генри втиснулись на заднее сиденье, Отто опустился на место рядом с водителем. Фабиан включил зажигание. Двигатель сразу же зарычал, но тут же смолк.

– В десятку, – сказал Чарлз. – Сегодня утром, похоже, нас ждут сплошные радости.

– Вот уж точно, – хрипло пробормотал Генри. Он снова закрыл глаза. – Разбудите меня в Кале.

– Я бы предпочел двинуться на юг, а не на север, – возразил Отто, возясь с привязным ремнем. – Вот чертово устройство; никогда не мог запомнить, как оно действует.

Яростно взревел двигатель.

– Прости, что мы тебя вытащили, Фабиан, – сказал Чарлз.

Пожав плечами, Фабиан наклонился к приборной доске и включил фары.

– Она хорошо трахается? – спросил Отто.

Фабиан улыбнулся и промолчал. Он никогда не обсуждал женщин.