Мелисса Круз - Голубая кровь

Точно так же она чувствовала себя и в Хьюстоне — чужой. Но в Техасе ей легче было это скрывать. В Техасе у нее были пышные кудри, и перевороты назад ей удавались лучше всех в команде. Там все ее знали еще с пеленок, и она всегда была самой красивой девочкой в классе. Но потом отец, который вырос в Нью-Йорке, перевез семью сюда, чтобы начать борьбу за освободившееся место в сенате, и с легкостью выиграл выборы. И прежде чем Блисс успела хоть пикнуть, она уже жила в Верхнем Уэст-Сайде и училась в школе Дачезне.

Конечно же, Манхэттен не Хьюстон, а на кудри и сальто Блисс в новой школе всем было начхать: здесь даже футбольной команды не имелось, не то что команды поддержки из девушек в мини-юбках. Но с другой стороны, она никак не ожидала, что окажется такой деревенщиной. В конце концов, она же ориентируется в универмаге «Ньюман Маркус»! У нее такие же джинсы «Тру релиджн» и футболки «Джеймс Пирс», как у других. Но почему-то она явилась в первый день в светлом свитере от Ральфа Лорена и клетчатой юбке от Анны Суй (это было попыткой сделаться более похожей на девушек в школьном ежегоднике), с броской белой кожаной сумочкой «Шанель», болтающейся у нее на плече на золотой цепочке, а в результате обнаружила, что ее одноклассники облачены в бесформенные рыбацкие свитера и искусственно состаренные вельветовые штаны. В Манхэттене больше не носили ни пастельные цвета, ни потрясающую белую кожу от Шанель — во всяком случае, осенью. Даже эта чокнутая готесса, Шайлер ван Ален, демонстрировала такой шик, с которым Блисс было не сравниться.

Блисс знала про «Джимми», «Маноло», «Стеллу». Она следила за гардеробом Миши Бартон. Но в манере нью-йоркских девушек сочетать все это было нечто такое, что заставляло Блисс выглядеть бестолочью, никогда не открывавшей ни единого модного журнала. А кроме того, еще играл роль ее акцент: поначалу ее не понимали, а потом начинали передразнивать, и отнюдь не по-дружески.

Какое-то время казалось, что Блисс суждено провести весь остаток учебы почти что в положении всеми отвергнутой неудачницы, хотя ей следовало бы быть оторвой.

Но потом грянул гром, тучи рассеялись и свершилось чудо: легендарная Мими Форс приняла ее под свое крыло. Мими была на год старше Блисс и училась в предпоследнем классе. Они с братом были в некотором роде Анджелиной Джоли и Брэдом Питтом Дачезне, парой, которой не полагалось бы быть таковой, но которая, тем не менее, была именно парой — и притом правящей. Мими являлась ориентиром для новичков, и она, бросив взгляд на Блисс с ее пастельным кардиганом, лаковыми короткими сапожками, нескладной юбкой из шотландки, стеганой сумочкой «Шанель», сказала: «Неплохой прикид. Настолько неуместен, что прямо в точку».

Так оно все и вышло.

Блисс внезапно оказалась допущена в узкий круг, который, как выяснилось, ничуть не отличался от хьюстонского: те же спортивные парни (только место футбола тут занимали лакросс и гребля) и единообразно красивые девушки (только тут они участвовали в дискуссионном клубе и намеревались поступать в какой-нибудь из университетов Лиги плюща [5] Лига плюща — ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Это название происходит от побегов плюща, обвивающих старые здания в этих университетах. Считается, что члены лиги отличаются высоким качеством образования и в связи с этим определенным снобизмом по отношению к другим американским университетам. (Прим. ред.). ), с теми же неписаными законами, велящими держать новичков на расстоянии. Блисс понимала, что проникла в святая святых исключительно соизволением Мими.

Но Блисс беспокоила не социальная иерархия в ее школе. И даже не выпрямленные волосы — чтобы она еще раз позволила стилисту Мими сделать такое с ней! Без кудряшек ей было как-то не по себе! Тревожило ее то, что иногда у нее возникало чувство, будто она не знает саму себя. И тянулось это с тех самых пор, как она приехала в Нью-Йорк. Она проходила мимо какого-нибудь здания или мимо старого парка у реки, и у нее возникало ощущение дежавю, такое сильное, словно воспоминания всплывали из самых глубин памяти, и тогда Блисс начинало трясти. Когда она впервые вошла в их квартиру на Восточной Семьдесят седьмой улице, в сознании возникла мысль: «Я дома», — и вовсе не потому, что это был их дом… она нутром чуяла, что бывала здесь прежде, входила в эти самые двери, не в очень давнем прошлом неслась в танце по этому мраморному полу. «Тут был камин», — подумала она, увидев свою комнату. И действительно, когда Блисс упомянула об этом в разговоре с агентом по продаже недвижимости, тот сказал, что в 1819 году в этой комнате действительно был сооружен камин, но позднее его обшили досками из соображений безопасности. «Потому что тут кто-то умер». Но хуже всего были кошмары. Из-за них Блисс просыпалась с криком. В этих кошмарах она бежала, а кто-то держал ее, и она не могла справиться с ситуацией и просыпалась, дрожа, в холодном поту, среди влажных, скомканных простыней. Родители уверяли ее, что это нормально. С каких это пор считается нормальным, чтобы пятнадцатилетняя девушка так кричала во сне, что в горле начинало саднить и она давилась собственной слюной?