Райдо Витич - Флора и фауна

— Нет.

Женщина с минуту рассматривала его и кивнула:

— Идемте. И обещайте, чтобы ни случилось, вы будете молчать.

— До конца жизни? — улыбнулся Бройслав, скрывая внутреннюю дрожь перед предстоящим ритуалом. Голос женщины и взгляд предсказывали ему встречу с неведомым без всяких фокусов — а это вызывало глубинный страх, естественный для тех, у кого развито чувство самосохранения.

— До тех пор, пока я не скажу, что вы можете говорить.

— Договорились.

Женщина толкнула дверь в маленькую комнатку с темными шторами, уставленную иконами.

— Садитесь, — поставила табурет посредине, напротив иконостаса. Достала ванночку из-под стола, установила ее напротив Бройслава и попросила: — Вы должны раздеться.

— Совсем? — хмыкнул. Не по себе ему было.

— Пиджак, рубашку придется снять. Вы крещены?

— Да, — поколебавшись, скинул пиджак, принялся расстегивать манжеты рубашки.

— Католик?

— Да.

Лидия взяла его одежду и положила в кресло в углу комнаты. Достала свечи и расположила их вокруг мужчины по полу. Достала бутыль воды и взяла маленькую икону со странным рисунком.

— Это "Недреманное око", — пояснила, видя любопытство мужчины. Положила иконку на дно ванночки. Зажгла свечи и налила воды в купель. — А теперь молчите, чтобы ни случилось, и смотрите на свое отражение в воде, думайте о том, что хотите узнать.

Лидия встала за спиной Энеску, чем уже заставила напрячься, и принялась что-то бубнить монотонным голосом, усыпляющим, обволакивающим разум.

Бройслав не относил себя к людям нервным, с буйным воображением. В его семье женщины любили устраивать гадания на святки, и он присутствовал, но все это происходило настолько смешно и топорно, что не вызывало ничего, кроме желания поехидничать. Нечто подобное он ждал и сейчас, но добросовестно выполнял указания гадалки: глядел в воду и молчал.

Ничего не происходило. Орион уже начал раздражаться и хотел прервать глупый фарс, как голову вдруг обнесло, и он, непроизвольно качнувшись вперед, окунулся лицом в воду…

Битва с сарацинами была жаркой, жуткой. Лязг клинков оглушал, кровь текла, питая то ли землю, то ли песок. Бройслав кричал, пытаясь пробиться к другу, а вокруг трупы и толпы дерущихся…

И вдруг из пыла сражения он попал на холм, в тишину и покой.

Та, которую он хотел видеть, приближалась, взбираясь на горку.

— Моя сестра… — мужчина, стоящий рядом, обнял девушку, помогая слезть с лошади, и закружил. Девушка смеялась звонко, заразительно, а Бройслав чувствовал, как его сердце выпрыгивает от этого смеха, как замирает душа, как глаза вопреки вежливости с жадностью впитывают образ красавицы. Совсем еще девочки, милой, наивной, воздушной…

— Исвильда…

— Оррик, что с тобой? Не стой столбом, друг мой, познакомься, моя проказница-сестра, Исвильда.

Бройслав точно знал — это Лемзи, его друг и боевой товарищ.

Пейзаж сменился, исчез один замок, появился другой, и вместе со сменой декораций исчезла и девушка. Бройславу было больно от того, он задыхался от тоски и все смотрел в небо, моля неизвестно о чем, потому что молить о встрече с ней не смел.

Вокруг убожество средневекового двора, разрушенная башня, серые камни стен и мужчина, которого он знал, кажется, все свои жизни — Гарт. Они убирали вилами сено, складывая в стог, и сетовали на Боз Даган, что приходился кем-то Оррику-Бройславу, вроде близким, а вроде далеким и чужим…

Ночь любви. До запахов, до звуков четкая и сладкая до самой последней клеточки души. Его рука прижимала тело девушки к груди, и он млел от звука ее сердца в унисон с его, забывался от блаженства ее близости:

— Любимая… — шептали губы. Им вторили ее:

— Оррик, любимый…

И пришло понимание, отчего его не привлекали другие женщины, отчего он не испытывал привязанности к другим. Ничто, никогда не спутать с ощущением полного слияния душой, телом, разумом, и нет ничего по чистоте, нежности и счастью сравнимое с тем ощущением. Естественно, что суррогат однобокой любви, связи плотской, его, вкусившего от плода истинной любви, уже не прельщал.

Но в сердце закрался страх потери, и словно тучи сгустились над головой…

Ее ранили. Бройслав смотрел в бледное лицо и умирал вместе с ней, жалея о своем бессилии, ненавидя себя за слабость и беспомощность…

Стрела вошла ему в руку и пронзила насквозь, соединив с Исвильдой…

— Прости, — он шепчет, чувствуя ее боль, как свою, но не чувствует своей, а тело утыкано стрелами и больше не желает служить хозяину. Но еще миг, хоть миг с ней…