Райдо Витич - Флора и фауна

— Она-а…хороший специалист…

— Сема, не смеши, специалистов таких еще десяток нароешь… если жить останешься. Или поиграешь со мной?

— Нет!

Упаси, Господи, с Чигинцевым играть. Он прост, как Слава КПСС — красное знамя и залп из винтовок. Прощальный. А незаменимых у него нет. Это он еще в детстве выучил, в пионерском лагере имени Павлика Морозова.

Макрухин потом весь облился, взмок до носков в своих французских туфельках из крокодильей кожи. И напоминал сейчас себе не питона, а малыша тритона.

— Я… подумаю.

Язык не повернулся признаться: не смогу. Ленка-лапочка, куда ж я тебя втащил? — защемило сердце. Вот сволочь старая, знал ведь, под моховик девку бросаю!

— Ты, Сема, не думай, я уже все обдумал. Пускай она задание выполняет, а как англичанина этого облапошит, мы ее тихо скинем, на дополнительный кукан его словим. С мокрым делом в досье он уже никуда не дернется, будет работать как миленький.

— Я… что должен…

— Не мешай, Сема. Очень прошу, друже, смирись и отойди. Хороша девка, душу греет, верю, но она карта битая. По ее душу тучки неслабые по небу ходят — отдай ее нам, но с выгодой, пока ее за просто так вместе с тобой не съели. Ну, что, работаем дальше или в одиночку плывешь?

Макрухин зубы сцепил, сатанея от тупика, в который его загнали. А впрочем, не сам ли туда зашел?

— Согласен, — выдавил через силу.

— Вот и ладно. В субботу на охоту собираемся. Поедешь? Приглашаю.

Ох, милость какая! Пережевать бы ее да не подавиться!

И как не хотел послать Чигинцева, вяло бросил:

— Буду.

— Жду, — хмыкнул генерал и отключил связь.

Макрухин же долго сидел, слушая тишину в трубке.

И на душе было до того муторно, что хоть головой об стену.

И кинул в нее телефон. Посмотрел на обломки и, рванув ворот рубахи, полез за коньяком в бар — помянуть душу грешную рабы Елены и иуды Семена. Не первую он продал, не последнюю, но эту, как себя, жалко, прикипел душой до самого донышка. Стервь, конечно, отменная, Ленка-то, да то не от злобы, а от страхов да тревог. Одна она вот и сжалась, что еж в клубок, колючки выставила, а нутро-то дитячье, небалованное, чистое.

Тьфу, ты, дурак старый! Потянуло его на оды!

Поздненько, батенька, — и замахнул полный стакан: царствие тебе небесное, Леночка. Прости, это жизнь — сука!….

Ладно, в чистилище перенаселения не бывает, всем места там хватит.

Встретимся еще и с Чигинцивым и со всеми остальными, поквитаемся.

Глава 5

В дверь кто-то бился и не иначе, рогами и копытами, и судя по грохоту — не лошадь, а черный носорог, минимум.

Я приоткрыла глаз и, взглянув на часы-брелок на своей груди, поняла, что сама сейчас стану свирепым носорогом — полшестого утра! Какому дебилу пришло в голову ломиться в такое время суток в мою дверь?

Я не «жаворонок», я «сова», которая очень трепетно относится, пожалуй, к единственному в своей жизни — ко сну. Меня можно послать в Гренландию пешком, заставить пересечь Сахару и поработать рикшей, навьючить, как тяжеловоза, запустить в клетку с тигром, питать скорпионами и отлучить от всех прелестей цивилизации, поселив в тундре — я переживу. Но если кто-то поднимет меня с постели раньше отмеренного мной на сладкий сон времени, я мгновенно зверею, и от человека во мне остается лишь способность воспроизводить звуки, преимущественно на высоких нотах и ненормативно-изысканные. Даже Макрухин, зная это, трепетно относится к моему сну. Было, влетел как-то и услышал настолько убойную кантату в моем исполнении, что после сутки заикался и подозрительно косился, видно, заподозрив во мне буйнопомешанную.

Макрухин! Мой шеф, мой крестный отец!

А тут?

Кто?!!… - рыкнула, вскочив. Схватила первое, что попало под руку — полотенце и, сделав пробежку до входа, кинула его в физиономию наглеца. Захлопнула с треском дверь и пошлепала обратно, замерла на секунду, сообразив, что естественного для точного попадания крика не услышала: ни «ааа», ни «ГосподиБожемой», ни обычных в таких случаях изысканных словосочетаний в свою сторону. Странно, — хлопнула ресницами и, наплевав на головоломку, рухнула на постель, раскинув руки для объятий: подушечка моя, одеяло! Укрылась, зарылась в теплое белье и с довольной улыбкой закрыла глаза: что там мне снилось? Продолжим смотреть…

Нет, это был не бегемот, а красноголовый дятел, самая упрямая птица в мире, способная долбить даже цемент!

Этот жуткий залетный в брюках принялся вновь колотить «клювом» в дверь — полотенце погибло попусту. Надо было не мелочиться и сразу запустить в него пару взрыв пакетов.