Нет, это был явно не мой день, а начинался ведь так чудно…
К довершению всех «гениальных» мыслей меня посетила еще одна: вместо того, чтобы лечь спать и немного восстановиться, я решала побаловаться и проверить тест. К довершению всех бед он оказался положительным.
Как раз этого мне и нехватало, — поздравила себя! Нескучные события — посмотрела в зеркало и запустила коробочкой в свое отражение: а что ты ожидала, влюбленная кошка?!
Я прошла в спальню и бухнулась на кровать лицом в подушку, наплевав на надрывающийся мобильник. Мне показалось, что если я его возьму, мне добавят отрицательных впечатлений — хватит уже, из этого бы болота выбраться.
Телефон смолк, я обняла подушку и с тоской посмотрела перед собой: что делать-то будешь, дурочка? Вляпалась? Бройслава вляпала?
Что принесла ему твоя любовь?
Бройслав отнял трубку от уха:
— Она не отвечает.
Гарик понял, отмазки типа "в душевой застряла" — не подойдут, и позвонил Ивану.
— Только что виделись. У себя сейчас. Ребята караулят этаж. Все под контролем, — устало отрапортовал Лейтенант по громкой связи. Орион закрыл глаза и попытался успокоиться, но мысли хороводили вокруг Леночки и нагоняли страха за нее.
— Позвони Фаруху. Назначь встречу на завтра. Пора передать ему бразды правления семейным бизнесом Нур-Хайли, — бросил Гарику. — И приготовь наших знакомых, Аббаса будем сливать.
— Ок.
Бройслав поморщился: его сейчас все раздражало вообще, а «ок» в частности.
Он стремительно пересек холл, хлопнул ладонью по кнопке лифта, мазнув взглядом по лицам охранников, и шагнул в кабину.
— Хрянь дела, — заметил Иван, поглядывая на уходящую вверх кабину с растрепанным Орионом. Чуял, что увидит тот сейчас Лену и понесет его как черта в Вальпургиеву ночь — потом бы разгрести.
— Еще хуже, — порадовал Гарик присев рядом. — Ленка-то чего?
— Если его не успокоит — хана. Фейс разукрашен, два ножевых. Легкие, по мышцам, да хоть и царапины — ответ один.
— Н-да, а утро вроде славно начиналось, — протянул Гарик.
Энеску влетел на этаж как торпеда, пошел по комнатам, увидел Канн в оранжерее и начал жестами выспрашивать, что было. Тот так же жестами объяснил, и Бройслав в ярости впечатал кулак в косяк: бойцы, элита! Кой черт он держит их?!
Благодарю, что спас, — показал Канн.
Нет, это мой долг был, я его и заплатил, — ответил тот и вернулся к фезалии.
Бройслав постоял и пошел в спальню, скидывая на ходу пиджак. Скользнул в помещение и замер, глядя на Лену, что лежала на постели спиной к нему. Взгляд выцепил пластырь на предплечье, и губы дрогнули, по лицу судорогой боль и страх прошел. Бройслав шагнул к постели и сдернул простынь с девушки, чтобы убедиться, что цела и больше ран нет.
Я развернулась к нему, не понимая спросонья, что нужно, и взбрыкнула, рванув простынь на себя.
Бройслав увидел ранку на губе и красно-синий развод на скуле и вовсе потерялся. Откинул простынь на пол, схватил меня за ноги, рванул к себе. Я возмутилась и хотела залепить пощечину, но невольно скрючилась от резкой боли в боку. У Бройслов зрачки стали черными от ярости. Схватил за край атласной рубашки и разорвал, оголяя тело. Увидел еще один пластырь по ребрам и застонал, сжал меня в объятьях и уткнулся в плечо, рухнув рядом.
— Ненормальный, — прошипела я, но злости не было, скорей обида и страх, что вроде пережит уже, а вроде лишь отодвинут до этой минуты.
Мужчина накрыл ладонью мою щеку, провел пальцем по губам, поглядывая с сожаленьем и печалью. Она была невыносима для меня, и я оттолкнула Бройслава. Но разве с ним справишься? Зажал, гася сопротивление, и прошептал с обжигающей душу тоской:
— Не уходи…
Он словно шел в последний бой, словно уже терял меня и из всех сил цеплялся, чтобы удержать. Я никогда не видела, как мужчины плачут, а этот плакал, хоть глаза были сухими. И я сдалась, прижалась к нему, полезла под рубашку — нужно успокоить его, заверить, что все хорошо, я рядом с ним, его, живая, и, что скрывать, сама хотела в этом убедиться и успокоиться в его объятьях, потерять в них тревогу за него, пережитый страх, волнения уходящего дня, неимоверно длинного, как те столетия, что разделяли нас с Бройславом.
— Я люблю тебя, — шептала, задыхаясь от его безумных ласк, от поцелуев, что как угли жгли. И слышала в ответ:
— Леночка, родная, любимая моя.
Он как с цепи сорвался, как в первый и последний раз любил. Измял, исцеловал как сумасшедший.
Мне стало страшно от его безумной, безграничной любви, в которой он горел как Икар, и я с ним, не в силах ни расстаться, ни вразумить, ни отдалить.
Читать дальше