Райдо Витич: Страж седьмых врат

А еще друзей обрела, добрых. На работе все ее жалуют, Варенькой называют, то шоколадку, то безделушку какую сунут. Парни ластятся да женихаются — от того не по себе ей, но с уважением, без похабства, и то хорошо. А в основном мужчины здесь ладные, добрые. Не озоруют особо. Что Глеб, что Семен — охранник, что помощник ее по кухне Владислав — помочь всегда рады, поговорить, а то и повеселить словом не затейливым. Но самый большой друг Варе дед Тимофей — ночной вахтер и сторож. Как вечер, чай они пьют, разговоры ведут не спешные. У того служба да бессонница, а у нее организм молодой дюжий и будильник громкий. Да усеется, выспаться-то. Зато сколь она от деда Тимофея нового узнает и про мир, и про жизнь. Мудрость его безбрежна и поучительна. К каждому слову Варя прислушивается и балует старика от сердца. То пирог испечет, то сало насолит, как в общине их принято, то пряники на меду затеет, то картошку с мясом запечет. Один старик живет, бобылем, детки давно разлетелись: старший сын — мичман, на подлодке служит, средний нефть качает в Усть-Илиме, а младший доктор, в столице живет. А дочь с отцом осталась, да тоже занята — по командировкам мотается. Муж у нее рыбарь знатный. Не раз Варя семгой да лососем угощалась.

Вот и сейчас, появилась на вахте, а дед из-под стола сверток достал и на столешницу положил:

— Тебе, Варенька, Петро передал.

— Да куда ж мне, дедушка, — вплеснула ладонями девушка.

— А не знаю. Хор-рошая лососина, копченая. Смотри, какая здоровущая. Поди, не видела такую?

Варя глянула на рыбину: дядька Устин и больше добывал. Бывало тетка Маланья чистит на берегу ручья, да ругается на чем свет стоит — рыбина хлещет хвостом, скользит, елозит. Смеху…

Девушка вздохнула — по дому тоска обуяла. Как там бабушка ее Прасковья Трифоновна? А подруженьки Марфа да Аксинья? Сговоренные поди уже, одну за Прохора Пчельника прочили, другую за Григория Медведя. А ее суженный сгинул…

— Ты чего загрустила? — озаботился дед Тимофей. — Не рада подарку?

— Нет, дедушка, не в том дело — дом вспомнила, подруг да родню.

— Семья-то большая?

— Вся община.

— Староверка, что ли? То-то я смотрю не избалованная, уважительная да умная, не то, что нынешние девки. Язык, что бритва, а ума с кедровый орешек. Да ты садись, чайком побалуем, да рыбину глядишь приговорим. Куда ее?

Варя принесла сушки и клюкву сахаренную, в баночке. Тимофей чай заварил, разлил по кружкам:

— Отец-то у тебя жив? Мать?

— Нет. Папку медведь заломил — мне год был, а матушка померла пять годов назад. Меня бабушка воспитывала.

— Жива?

— Да.

— А что ж из дома ушла? Выгнали? Провинилась в чем?

— Можно и так сказать, — кивнула Варя покаянно.

— А в чем? Ты извини, что в душу лезу, это не от любопытства, Варенька, помочь хочу вот понять пытаюсь, как? Не дело это одной жить. Мужику и то тяжко, а уж такой — тем более. Люди-то разные — и хитрецов и подонков хватает. А ты словно заря утренняя — наивна и чиста. Случись что, кто заступиться?

Варя совсем поникла, побледнела: есть у нее заступник, только лучше б и не было…

— Ну, чего молчишь? Обидел уже кто-то?

— Длинная история дедушка и расскажу — не поверишь.

— Мне торопиться не куда, Варюша, а веры на все хватает. Повидал, чего и тебе не ведомо. Так что, вряд ли ты меня удивишь.

Варя задумчиво посмотрела в угол, куда свет от настольной лампы не доходил и вздрогнула: то ли тень, то ли зыбь — опять его силуэт блазнится. Зажмурилась и опять глаза открыла: а силуэт-то четкий и ни с кем не спутаешь — Он. Побежал мороз по коже: неужели опять нашел? `Изыди'…- зашептали губы в отчаянье. Растаял.

Тимофей нахмурил седые кустистые брови — не ладное с девочкой творится — побелела вся, с лица спала и словно к стулу примерзла.

— Ну что ты? Варенька? На чаю, глотни. Ну, милая?

Глотнула, и порозовели щеки, а вот взгляд — затравленный и больной, словно плетьми отстегали.

— Да что ж это с тобой?

— Грешна я дедушка. Беда за мной ходит и такая что спасу нет.

— Что за беда-то? — удивился мужчина и склонился ближе к девушке, чтоб лучше слышать — голосок-то у нее подсел. Варя глянула на него и решилась. Если что с ней случится, хоть кто-то знать будет. А может, присоветует что дед Тимофей? Бегать сил уж нет и желания.

— По весне старшина наш решил новое поле под пахоту взять. Мужики пни да камни убирали и наткнулись на берестеяной туесок, а в нем камень да свиток. Мы случаем с подругой увидали — камень диковинный — вытянутый и словно золой посыпан, а внутри зеленью горит. Страшно и любопытно. Все старшой забрал, сунул за пазуху и ушел, а кто видел, тому молчать велел. Я грех на душу взяла, прокралась ночью к его избе, подслушала, что они с отцом Захарием говорили. Любопытство одолело, глупую… — голос девушки дрогнул и пресекся. Глянула на деда: осуждает? Не верит? Тот брови хмурил, но смотрел внимательно, без укоризны. И не торопил.