Генри Олди - Вампиры. Путь проклятых

Шлюз! Я бью лапами в металл переборок, пока несокрушимый металл люков медленно пропускает меня на волю. Запахи леса ударяют в грудь словно таран, но я не чувствую их — я научился летать! Трава мчится навстречу, я парю над равниной, в горле клокочет рычание, и плевать что на небе нет луны, я свободен, я сражаюсь!!!

Он видит — и отступает на шаг назад, потянувшись за спину.

Драконесса тоже замечает меня, я успеваю разглядеть тревогу в ее бездонных глазах, мгновение — вскрик — прыжок!!!

Боль.

— Что ты сделал! — драконесса в ужасе смотрела на бьющегося в судорогах оборотня. Ведьмак машинально вытер меч о траву

— Он напал на меня… — словно оправдываясь, сказал человек.

Драконесса что-то кричала в сторону корабля, оттуда на помощь мчались десятки драконов во главе с невероятно красивым золотым… Но ведьмак не смотрел на них. Он смотрел в глаза вервольфа.

— Ты больше не получишь ни одной жизни, убийца… — едва слышно прохрипел зверь. — Ни одной… Ни… од… ной… слышишь?!

Из пасти хлынула кровь и голос прервался. Ведьмак шагнул вперед, но в этот миг стремительный золотой дракон, не приземляясь, на полной скорости подхватил тело оборотня и со свистом раздираемого в клочья воздуха завернул к кораблю. Два других дракона встали между фиолетовой драконессой и человеком, яростно рыча и направляя на ведьмака какое-то оружие. Охотник приготовился к прыжку…

— Стойте! — драконесса неуловимым движением отшвырнула обоих драконов в стороны и шагнула вперед. — Он не виноват! — рявкнула она, загораживая собой человека.

— Отойди. — холодно сказал грандиозный синий дракон с пылающими зелеными глазами. — Это человек.

— Он только защищался! — яростно возразила драконесса.

— Это человек! — повторил почти столь же огромный черный дракон.

— Ну и что? — драконесса переводила яростный взгляд с одного на другого. — С каких пор мы судим по виду?

— С момента обнаружения этой планеты. — мрачно ответил черный дракон.

— Нет! — рявкнула на него драконесса. — Мы не должны уподобляться им!

— Почему? — спросил синий. — Чем мы хуже?

Фиолетовая драконесса распахнула сверкающие крылья на пятнадцать ярдов в стороны, и негромко ответила:

— Мы лучше.

Я стою в каюте, где еще чувствуется приятный запах. На иллюминаторе видны восемь глубоких царапин, похожих на шрамы. Там, снаружи, удаляется Земля. Мой дом. МОЙ дом!

И никогда я не стану беженцем — я, вампир Тиррен. Я — житель Земли.

И я вернусь к тебе, Земля. Я вернусь домой.

— Я вернусь, Вулф. — слышу я свой голос. — Я вернусь. Слышишь? Дай только воспитать твоих детей как следует… И я вернусь.

Шрамы на прозрачной стали разбивают вид голубой планеты, как потоки дождя весной.

Ведь не только осенью идут дожди.

КОНЕЦ

— Он там. — уверенно сказал ведьмак. Меч с шелестом покинул ножны.

— Ждите, я скоро.

Оборотень, загнанный в пещеру без выхода, не сопротивлялся. Он упал на колени, зажмурился и ждал удара мечом. Ведьмаку было его жаль.

Но он нуждался в деньгах.

Шел дождь, надоедливый, как помехи в радиоприемнике. «Дворники» время от времени стряхивали с лобового стекла рябь капель, но дождинки тут же налипали снова, сливались в водяные дорожки, и казалось, что это оживало само стекло, грозясь сползти на капот вместе с холодными струйками. Радио со скрипом и треском пело о счастливой любви, и песня не вписывалась в мокрый пейзаж. Серела, сплетая деревья в единое целое, лесозащитная полоса. Местами ее прорывали раздавшиеся бока полей, такие же серые и унылые. Веером брызг разлетались попавшие под колеса лужи. Дождь шел. Радио пело. Счастливая любовь… разве что лишь она могла отвлечь от серой дождливой тоски, надсадно бьющейся в окна.

Мужчине, сидевшему за рулем, было чуть больше тридцати. Он был почти красив и кое-чего в жизни уже добился. Правда, за этот минимум, дающий возможность не опасаться за завтрашний день, пришлось заплатить свободным временем, которого не хватало для устройства личной жизни. Короткие воскресные вечера и не слишком долгие отпуска дарили иногда случайные знакомства, но ни одно из них не стало достаточно серьезным — опять-таки из-за нехватки времени. Постепенно одиночество стало частью привычного для него порядка, и Альберту все менее хотелось его нарушать. Порядок, одиночество, порядок… Лишь смутное опасение, что в жизни можно потерять нечто ценное, предназначенное только ему, заставляло продолжать поиск. Последнее знакомство, непрочное, как все курортные романы, прошумело и ушло в небытие всего пару дней назад. Теперь Альберт возвращался домой. Огорчения он не испытывал — закономерные финалы не вызывают эмоций.