Рэй Брэдбери: Роковая игра

Они по уши влюбились друг в друга. Утверждали это. Знали. Упивались этим. Если они не любовались друг другом, то обнимались. Если не обнимались, то целовались. Если не целовались, то являли собой болтушку из десятка яиц в постели. А сготовив этот удивительный омлет, вновь начинали смотреть друг на друга и узнавать звуки.

В общем, на их долю выпала Любовь. Напечатайте это слово большими буквами. Подчеркните. Выделите особым шрифтом. Добавьте восклицательные знаки. Устройте фейерверк. Разгоните облака. Впрысните адреналин. Подъем в три ночи. Сон в полдень.

Ее звали Бет. Его — Чарлз.

Без фамилий. Да и по именам-то они называли друг друга не часто. Каждый день они находили для своего любимого (любимой) новые имена, некоторые из них шептались только глубокой ночью, особенные, нежные, шокирующе откровенные.

А потом что-то случилось. За завтраком у Бет вырвалось едва слышно: «Хвать».

Чарлз поднял на нее глаза.

— Что?

— Хвать, — повторила она. — Игра такая. Никогда в нее не играл?

— Даже не слышал.

— А я играла в нее много лет.

— Из тех, что продаются в магазинах?

— Нет, нет. Я сама ее придумала, можно сказать, что сама, оттолкнувшись от старинной истории о приведениях или от сказки-страшилки. Хочешь поиграть?

— Это мы посмотрим, — и он вновь принялся за яичницу с ветчиной.

— Может, поиграем вечером… Она забавная, — Бет кивнула, чтобы добавить убедительности своим словам. — Обязательно поиграем. Именно сегодня. Тебе понравится.

— Мне нравится все, что мы делаем.

— Только она напугает тебя до смерти, — предупредила Бет.

— Как, ты говоришь, она называется?

— Хвать.

То был долгий и сладкий день, потом они читали чуть ли не до полуночи. Наконец он оторвался от книги и посмотрел на Бет.

— Мы ничего не забыли?

— Ты о чем?

— Хвать.

— О, ну конечно же! — она рассмеялась. — Я просто ждала, когда часы пробьют полночь.

Они и пробили. Бет сосчитала до двенадцати, счастливо вздохнула.

— Отлично. Давай потушим свет. Оставим только маленький ночничок у кровати. Вот так, — она прошлась по спальне, выключая лампы, вернулась, взбила его подушку, заставила лечь посередине большой кровати. — Оставайся здесь. Не двигайся. Просто… жди. И увидишь, что произойдет… Лады?

— Лады, — он снисходительно улыбнулся. — Поехали.

— А теперь замри, — приказала она. — Не произноси ни слова. Если понадобится, говорить буду я… Хорошо?

— Хорошо.

— Тогда начнем, — и она исчезла.

То есть медленно растаяла у изножия кровати. Сначала она позволила размякнуть костям. Потом голова и волосы последовали вниз за ставшим бумажным телом. Она как бы складывалась слой за слоем, пока за изножием не осталась пустота.

— Здорово! — воскликнул он.

— Ты же должен молчать. Ш-ш-ш-ш!

— Молчу. Ш-ш-ш.

Тишина. Прошла минута. Ни звука.

Он улыбался, замерев в ожидании.

Еще минута. Тишина. Он не знал, где она.

— Ты все еще за кроватью? — спросил он. — О, извини, — одернул он себя. — Я же должен молчать.

Пять минут. В комнате вроде бы потемнело. Он сел, взбил подушку, улыбка его заметно поблекла. Оглядел комнату, но не увидел ничего, кроме пятна света на стене, отбрасываемого горящей в ванной лампочкой. Из дальнего угла донесся звук, словно там зашебуршала мышь. Он посмотрел туда, но ничего не увидел.

Еще минута. Он откашлялся. Из ванной, буквально от самого пола, донесся какой-то шепот. Ему показалось, что теперь кто-то скребется под кроватью. Но звук этот пропал. Он сглотнул слюну, прищурился. Комнату словно подсветили свечами. Лампа в ванной, в сто пятьдесят ватт, тлела, как пятидесятиваттная. По полу словно пробежал большой паук, но он ничего не увидел. Наконец до его ушей долетел ее голос, вернее, не голос, а отраженное от стен эхо.

— Пока тебе нравится?

— Я…

— Молчи, — шепотом напомнила она.

И затихла еще на две минуты. Он начал чувствовать, как гулко бьется пульс в запястьях. Посмотрел на стену слева, справа, на потолок. И внезапно увидел белого паука, ползущего по изножию кровати. Разумеется, ее руку, изображающую паука. И тут же рука исчезла.

— Ха! — рассмеялся он.

— Ш-ш-ш! — прошептала она.

Что-то вбежало в ванную. Лампочка погасла. Тишина. Горел только ночник. У него на лбу выступила испарина. Он сидел, гадая, а зачем они все это затеяли. Когтистая рука ухватилась за дальний левый угол кровати. Шевельнулись пальцы, рука исчезла. В его груди словно стучал паровой молот.