Сьюзан Вейд - Белая ладья. Черная пешка

— Почему нет? — спросил он. — Почему мы не можем вместе разобраться с этим? Ведь это логично, разве нет?

Она покачала головой. Огонь свечей украсил ее волосы бликами тлеющих угольков, и на секунду он представил ее как прекрасную незнакомку.

— Я не могу, Эллиот, — сказала она. — Разве ты не видишь — у меня не хватит мужества снова уйти. Так что я не вернусь, пока не пойму, что это лучше всего для меня.

— А что лучше всего для Анни? — спросил он.

Она спокойно посмотрела на него.

— Вот прекрасный пример того, почему мне трудно объяснить тебе что-то,

Эллиот, — сказала она. — Ты так замкнут, ничто тебя не трогает. Ничто не имеет для тебя большого значения — возможно, за исключением Анни. И уж, конечно, не я. Это одна из причин, почему я ушла — я больше не могла делать вид, что между нами что-то осталось.

Она слабо улыбнулась.

— Ты помнишь, — спросила она, — как мы ходили завтракать после уроков по физике? Мы сидели в том кафе часами и все не могли наговориться.

Он кивнул.

— Что случилось с этим? Куда ушло это горячее желание делить себя со мной? Мне бы правда хотелось знать, Эллиот.

Он задумался об этом, пытаясь отыскать искренний ответ, который бы удовлетворил ее.

— Это… Я думаю, это потому, что твоя жизнь так переплелась с моей, что мне кажется глупым объяснять тебе это.

Она серьезно кивнула.

— Это могло бы иметь смысл… если бы я представляла, какова на самом деле твоя жизнь.

— Что? — Он почувствовал, что застарелая обида разгорается в его груди. Она говорила на тайном языке всех женщин, на том языке, который невозможно понять и который всегда заставлял его чувствовать, будто он видел мир с добавлением целого измерения, которое не мог постичь. Это было как разница между черно-белым зрением и цветным. А если ты страдаешь цветовой слепотой, ты никогда не поймешь, о чем говорит человек, различающий цвета, что он видит. Даже если очень стараться.

Принесли их заказ, и он съел немного креветок. На вкус они были похожи на застывший канцелярский клей.

— Ты уходишь на работу, — сказала Рита, — а когда возвращаешься домой,

будто двадцать четыре часа вычеркнули из твоей жизни. Да, ты можешь рассказать мне что-то о делах на станции, например, что Лоеттнер пытался подставить тебя перед капитаном, но ты никогда не рассказываешь мне ничего стоящего о том, что ты делаешь. Если бы я не узнала твою улыбку под каской в новостях в прошлом месяце, то так бы и не знала, что тебя лечили от отравления дымом.

Несправедливость упрека так кольнула его, что он закашлялся.

— То, что я делаю, не всегда хорошо и изысканно, Рита. Чего ты хочешь?

Чтобы я возвращался домой и жил в хаосе и грязи борьбы с огнем постоянно?

— Какой хаос? Я понятия не имею, что такое борьба с огнем, — сказала она. — И это только один из симптомов, Эллиот. Ты держишь слишком большую дистанцию между нами.

Он заглянул ей в глаза.

— Ты уверена, что это я держу дистанцию, Рита? Если дистанция в нашем браке такова, думаю, частично это из-за того, что тебя это устраивает.

— Не стоит…

— И, черт побери, нашему браку не станет лучше, если я стану тащить свою работу домой. Поверь мне, тебе не захочется слушать про это. «Здорово,

Рита, сегодня с утречка я вынес из обгоревшего разрушенного дома троих мертвых подростков, вся кожа на них сгорела, так что они выглядели как куски сырого мяса, обугленного по краям. А как прошел день у тебя, дорогуша?»

Вилка дрожала в Ритиных пальцах. Голову она опустила, так что он больше не видел ее глаз.

— Очень милый застольный разговор, ты не находишь?

Рита бросила вилку.

— Я хочу уйти, — сказала она.

Она не разговаривала с ним всю дорогу до дома ее отца. Ее молчание нависало над ним, как горящее здание перед тем как полностью вспыхнуть, предвестник разрушения.

После того как он вернулся из Далласа, он принялся записывать схватки кошек в блокнот на пружине, который он купил в аптеке. Он выбрал его из всего многообразия школьных товаров. Увиденное угнетало его, Рита уже наверняка внесла Анни в список одной из модных частных школ Далласа.

Теперь он без труда мог различать всех кошек в двух группах. Черный ферзь представлял собой крупную беременную кошку с зелеными глазами и густой шерстью; черный слон был самцом, похожим на миниатюрную пантеру, с лоснящейся темной шерстью и аккуратными закругленными ушами, лежащими почти плоско на его голове. Узнавание облегчало понимание тактического эффекта от их маневров.