Говард Лавкрафт - Курган

С трудом, но крышка наконец подалась, высвобождая из недр цилиндра странную смесь запахов. Единственным содержимым был увесистый свиток из пожелтевших, похожих на пергамент листков, исписанных зеленоватыми буквами. Какое-то мгновение я с трепетным восторгом представлял, что держу в руках карту и ключ к неизвестным мирам и пространствам, скрытым за стеной времени. Однако, отогнув край свитка, я с разочарованием обнаружил, что это рукопись, написанная на испанском, хотя и на очень архаичном. В золотистых лучах солнца я разглядывал заглавие и первую страницу, пытаясь разобрать вычурный, c непривычными знаками препинания слог древнего летописца. К какому веку может принадлежать моя находка? Новое открытие Конкисты? Первые же строки привели меня в чрезвычайное возбуждение, ибо вместо того, чтобы отвлечь меня от основных поисков, рукопись лишь подтверждала мои догадки.

Пожелтевший свиток начинался исчерпывающим заглавием, выведенным зеленоватыми готическими буквами, и призывал каждого к вере в правдивость невероятных откровений, о которых собирался поведать загадочный автор.

RELIGION DE PANFILO DE ZAMACONA

Y NUNEZ HIDALGO DE LUARCA EN

ASTURIAS, TOGANTE AL MUNDO SOTERRANEO

DE XINAIAN. A. D. MDXLV

En el nombre de la santisima Trinidad, Padre, Hijо, у Espiritu-Santo, tres personas distintas у un solo. Dios verdadero, у de la santisima Virgen nuestra Senora, YO PANFILO DE ZAMACONA, HIJO DE PEDRO GUZMAN Y ZAMACONA NIDALGO, Y DE LA DONA YNES ALVARADO Y NUNEZ DE LUARCA EN ASTURIAS, juro para que todo que deco esta verdadero como sacramento…

Я ошеломленно потер лоб рукой, пытаясь уловить смысл прочитанного. "Повествование Панфило де Зама-коны-и-Нуньес, дворянина из Луарки в Астурии, посвященное описанию Подземного мира Хинайна, 1545 год от Рождества Христова"… Этого было более чем достаточно на первый взгляд. Подземный мир — та же идея, что присутствовала во всех индейских преданиях и в рассказах белых, вернувшихся с холма. И дата: 1545 год. Что она могла значить? В 1540 году Коронадо со своим отрядом углубился в джунгли к северу от Мехико, но разве он не вернулся обратно в 1542 году? Пробежав глазами развернутую часть свитка, я почти тотчас же наткнулся на имя Франциско Васкеса де Коронадо. Автором рукописи, очевидно, был из его людей, но что привело его сюда три года спустя как завершилась экспедиция? Объяснение могло находиться в тексте, однако развернутая часть содержала лишь известный по историческим хроникам отчет о северном походе Коронадо.

Вечерние сумерки напомнили мне о необходимости возвращаться; в том возбужденном состоянии, в каком я находился тогда, я едва не забыл об ужасах приближающейся ночи. О них не забыли, однако, наблюдатели, собравшиеся на равнине: до моего слуха донеслись отдаленные крики. Ответив им взмахом руки, я спрятал манускрипт обратно в цилиндр, от которого упорно не желал отделяться талисман, пока я с силой не отдернул его, и, запаковав часть снаряжения, приготовился к обратному походу. Оставив кирку и лопату для завтрашних раскопок, я собрал саквояж, спустился по склону холма и уже через четверть часа снова был в городе, объясняя и показывая странные находки. Сумерки сгустились, и когда я обернулся взглянуть на благополучно оставленный курган, то с невольной дрожью заметил, как на вершине разгорается голубоватое мерцание факела ночного призрака индианки.

Хотя мне не терпелось приступить к расшифровке записок испанца, я понимал, что будет лучше заняться этим в тихой и спокойной обстановке, вероятнее всего — поздним вечером. Пообещав горожанам дать подробный отчет о находке утром и вдоволь позволив им насмотреться на загадочный цилиндр, я вместе с Клайдом Комптоном удалился в дом и, как только представилась возможность, поднялся к себе в комнату. Хозяин и его мать тоже желали услышать рассказ, но я убедил их подождать, пока я не проработаю текст и не доберусь до сути.

Раскрыв при свете единственной электрической лампы саквояж, я вновь извлек цилиндр, отметив магнетическое притяжение, которое влекло к его рельефной поверхности талисман. Изображения зловеще мерцали на зеркальных боках, сделанных из неизвестного металла; я невольно поежился, изучая уродливые фигурки орнамента. Теперь я жалею, что не сфотографировал их — хотя, возможно, это и к лучшему. Чему я действительно рад, так это тому, что не мог тогда распознать сплюснутую голову похожей на осьминога твари, доминировавшей в большинстве узоров и названной в манускрипте «Ктулу». Позднее я связал ее и подземные легенды индейцев с недавно открытым фольклором о чудовищном Ктулу — единственном свидетельстве незапамятного ужаса, просочившегося со стареющих звезд на молодую Землю. Если бы в тот момент я догадывался о такой связи, уверен, никакая сила на свете не заставила бы меня остаться наедине с жуткой находкой. Побочный мотив орнамента — похожего на человека змея — я легко определил как прототип Йига, Кетцалькоатля и Кукулкана. Прежде чем открыть цилиндр, я проверил его магнитные свойства на других металлических предметах, однако притяжение к ним отсутствовало. Необычная способность, казалось, была присуща только осколкам неизвестного мира как защита от распыления.