Фотина Морозова - Заглохший пруд

Что же они припоминали? Может, то, чего никогда не бывало?

Ты уже большой, Клаус, и должен знать, что Господь создал человека только на шестой день творения. Он сразу же дал Своему лучшему созданию власть над вселенной — но, несмотря на всю красоту и могущество, человек не был первенцем. Животные созданы раньше человека, деревья и травы созданы раньше человека. А небо и земля сотворены намного раньше человека — несравненно раньше… Поэтому, если знатность рода определяется древностью, то человек среди всего обширного мира — ничтожный, совершенно незнатный новичок.

Но много ли значит древность в таких случаях? Бог создал человека по Своему образу и подобию и подчинил ему все стихии, чтобы те были покорны человеку, как человек покорен Богу.

Однако человек не сумел остаться верен своему предназначению. Поверив Сатане, он ослушался Бога и за то был изгнан из рая. Отныне стихии ему не повиновались. С невольным страхом смотрели Адам и Ева на ставшие враждебными небо, землю, огонь и воду. Не из-за того ли их потомки старались задобрить грозные элементали жертвоприношениями?

Должно быть, с того времени, как говорит наш пастор, земля, вода, воздух и огонь приобрели качества, которых не имели до тех пор. Ведь человек вырезает себе ложных богов из древесины страхов и заблуждений. Стоит поверить в чудовище — поверить всеми внутренностями, всей мыслью, вообразить каждую подробность его твердых когтей и каждую чешуйку его брони, соорудить ему жертвенник, на который приносить кровавые или бескровные жертвы — и чудовище тут как тут! Потому что Творец не отнимает у человека способность творить — пусть даже человек использует этот дар не на пользу себе, а во вред…

Гномы — существа долголетные, но не вечные; умирая, они превращаются в песок или в камень, и больше от них ничего не остается, потому что у них нет бессмертной души. Да они и не желают иметь ее, презирая людей. По сравнению с обитателями поверхности, гномам действительно ведомо многое из того, что называют мудростью. Стоит, пожалуй, поверить, что они ближе всех находятся к некоему темному сердцу — сердцу глубины. Оттуда черпают они свою власть над металлами, и оттуда же — странные предания, знания и песни, которые иногда заимствуют от них поэты и сказители нашего человеческого племени — и тем смельчакам они приносят погибель, рано или поздно…

Рассказывают, что давным-давно, еще до того, как эта страна стала называться Германией, а жители ее называли себя в то время просто людьми, отделяя себя тем самым от богов и стихийных существ, — ехал в те времена по равнине один всадник. Красные поводья были у его коня, а лицо его не было усталым, хотя он проскакал целый день без передышки — неподвижным было то лицо, и мы не прочли бы на нем никаких чувств, даже если бы захотели, потому что не в состоянии читать по лицам с такими древними чертами. Позади оставалась осенняя пожухлая равнина, впереди желтел и зеленел лес, все еще не сбросивший на зиму листву. Всадник доскакал до леса и спешился.

— Кто ты и что тебе тут нужно? — прозвучал из леса голос.

— Меня зовут Хлорриди, и я хочу видеть горных мастеров.

— Здесь заповедные места, и ни к чему в них бродить людям. Ты не пройдешь через лес.

— Я пройду, — сказал Хлорриди.

Лес, конечно, говоря по-нашему, был заколдован, только Хлорриди это не пугало: ведь тогда весь мир был все равно, что заколдованный, и волшебники и ведьмы в те времена причиняли не меньше вреда, чем в наше время сборщики податей. Хлорриди повел своего коня в поводу и смело вступил в просвет между деревьев. Сразу могучий ясень вздумал заступить ему дорогу. Хлорриди обошел его. Дальше — ветви елей потянулись, чтобы схватить его, но Хлорриди, выхватив меч из ножен, обрубил сразу несколько лап. Из обрубков сразу закапала кровь, и прочие деревья стали посговорчивее.

Всю ночь, не смежив век, проблуждал в лесу Хлорриди, чтобы на рассвете выйти к горе, на вершине которой едва виднелись крохотные башни замка. Крут был склон ее и совершенно гладок: ни одного уступа, чтобы поставить ногу, и блестит, как зеркало. Хлорриди сделал попытку вырубить в склоне горы ступени, но с первого же удара затупился его меч.

— Тебе не проникнуть в замок, — послышался все тот же голос, но теперь в нем звучало предостережение.

— Я проникну, — проговорил Хлорриди, оскалив зубы, потому что люди тех времен выражали свои чувства по-другому, не так, как мы.