Фотина Морозова - Заглохший пруд

— Раньше в клетках сидели птицы, а теперь крысы, — хохотали Фридрих и Гунтер. — Крысы! Крысы!

Королю оказали честь: руки ему не связали, зато шею стискивал ошейник, предназначенный для маленькой собаки, а цепь от ошейника крепилась к прутьям клетки.

Встав утром, королева спросила:

— Я еще дома? А где мой муж?

— Приснилось тебе, должно быть. Нет у тебя никакого мужа и не было.

— Но как же? Я помню: к нам прибыли гномы…

— Э-э-э, а мы-то думали, ты вышла из того возраста, когда ждут к себе в гости гномов! Смотри, будешь говорить такие глупости при посторонних, дождешься, что тебя и вправду никто не возьмет замуж!

Догадавшись, что настаивать бессмысленно, королева прекратила расспросы и вместо того стала наблюдать за братьями. Она была уверена, что братья сделали что-то плохое ее мужу с его приближенными и только не знала, можно ли еще чем-нибудь им помочь или они уже мертвы.

Но гномы уцелели. Сначала, правда, братья подумывали о том, чтобы опустить клетки в воду, где пленные бы захлебнулись, но передумали, представив, какая редкость им досталась. Ведь, как ни крути, не каждый день в руки человеческому племени попадаются гномы! Поэтому они постановили: обращаться с добычей хорошо. Гномов кормили, два раза в день проверяли их путы, чтобы те не натирали им кожу и в то же время не были настолько слабыми, чтобы пленные сумели, используя свою подозреваемую сноровку, вырваться.

Может быть, придет время, и удастся выгодно продать диковинку за мешок золота или обменять на коней или оружие. А пока пускай посидят в подвале. Гномы — подземные жители, а значит, подвальный запах и сырость им не во вред.

Что касается сестры… но меньше всего они принимали во внимание, чего хочет или о чем мечтает их сестра. Для них и сестра была таким же точно предметом, годным только на то, чтобы сменять его со временем на другие предметы, более полезные в хозяйстве.

— Что ты тут высматриваешь?

— Простите, братец, у меня сережка из уха куда-то закатилась.

— Так и сережек на тебя не напасешься, если будешь снимать их где попало, особенно на лестнице, ведущей в подвал. Иди отсюда, нечего тебе тут делать!

А сестра не сережку потеряла — потеряла она своего мужа, потеряла его доброе лицо и умные речи, к которым успела уже привязаться; и возможность высказать что-то, о чем не скажешь никому в замке — и сама не догадывалась, что возможно говорить об этом с кем-то вслух… И заплакала бы сестра, но королева гномов не должна плакать, а должна совершить то, что ей надлежит.

А король гномов тем временем от позора готов был покончить с собой, только не находил способа. Пытался он уже задушить себя, повесившись на своей цепи, но как только горло сдавливалось, он терял сознание, а вслед за тем приходил в себя, все еще живой. А что ему оставалось! Ведь, что ни вечер, братья спускались в подвал и, мстя за свое первоначальное поражение, заставляли короля плясать. Он ни разу не соглашался это сделать, но они дергали за цепь, и ему волей-неволей приходилось двигаться… за что он презирал свое тело.

А еще он жалел приближенных к нему гномов, которых он вовлек в беду ради своей женитьбы, которая оказалась к тому же поддельной…

Размышляющим о своей участи, но подбадривающим своих подданных, которые совсем утеряли надежду на спасение — таким застала своего мужа королева гномов. Кроме братьев, в подвал спускался только слуга, который надзирал за винными бочками — вот у него она и украла ключ.

Не тратя лишних слов, королева отбрасывала засовы на клетках и выпускала гномов — одного за другим, начиная с самых низкопоставленных и слабых, как и полагается королеве. В последнюю очередь она приблизилась к клетке со своим высокородным супругом… но не только потому, что стремилась сначала выпустить его подданных. Она бы бросилась к нему сразу, как только вошла в подвал — но заметил король, как побледнел ее тонкий носик и опустились углы скромных губ.

— Что с тобой, моя девочка из древнего рода?

— Со мной ничего — но что они сделали с тобой? Мне стыдно…

— За что тебе стыдиться? Я уверен, что ты здесь не при чем.

— Мне стыдно за моих братьев, которые посадили тебя на цепь, словно животное. Разве не стыдно мне после этого принадлежать к числу людей?

— Я полюбил тебя, человеческую девочку — разве временный плен может отменить это вечное событие?

— Я боюсь, что каждый раз, когда ты посмотришь на меня, ты вспомнишь и этот подвал, и эту клетку, и эту цепь…