Лана Синявская: Проклятие Гиблого хутора

Моя беда в том, что я реалистка и знаю, на что будут похожи наши помидоры, даже удобренные этим навозом: по цвету и размеру они будут походить на хороший, крупный виноград. На вкус – гораздо хуже. А наши огурцы я узнаю из сотни других – только наши скручены в замысловатые крендельки и покрыты колючками, что твой кактус. Яблоки, капуста и морковь у нас, наверное, растут вкусные. Иначе с чего бы их еще до созревания подчистую сжирали слизняки и всевозможные гусеницы?

Единственное, что у нас стабильно дает урожай – это ревень! Его ежегодно выкорчевывают по весне, но к осени он вновь гордо колосится по всему участку. Я перепробовала все существующие на свете блюда из ревеня: пироги с ревенем, кисель из ревеня, компот и даже варенье. Жаль, что у меня на ревень аллергия.

В этом году я устроила бунт и вместо огородного рабства выбрала кордонную вольницу.

Приткнув свой Фиат по прозвищу «Феня» возле дощатой стены нашего малогабаритного домика, я заглушила мотор, выбралась наружу и глубоко, с удовольствием, вдохнула. Пахло листвой, сосновой хвоей и немного рекой. Идиллию нарушил случайно брошенный через дорогу взгляд: в доме с синей крышей горел свет. Я как раз собиралась зевнуть и от неожиданности застыла с открытым ртом. Со стороны вид у меня был, должно быть, идиотский.

Дело в том, что Кордон – явление довольно необычное. Полсотни разномастных домиков были построены прямо посреди леса, на высоком речном берегу. Домушки в большинстве своем были мелкие, по нынешним временам непрезентабельные, заборы между участками отсутствовали как класс – за этим следили лесники, – и теснились буквально друг у друга на голове. Выйдя поутру на крылечко, вы могли, не напрягаясь разглядеть, каким мылом умывается сосед слева, и что бог послал на завтрак соседке справа. Причем все это одновременно.

На Кордоне все знали всех, дети росли и взрослели на глазах, но чужих здесь не жаловали. Мы, как мне кажется, были последними новообращенными за десять лет, да и то старожилы до сих пор считали нас новичками.

И вот кто-то вселился в заброшенный дом.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Кривой дом здорово изменился. Его обнесли кованым заборам – ау, лесники, где вы? – обшили сайдингом, перекрыли крышу и вставили современные пластиковые рамы. Деревьев на участке поубавилось – еще один привет лесникам – их место заняли пышные клумбы, что для нашего поселка дело неслыханное: из-за высоких деревьев во дворах отказывались расти даже вездесущие одуванчики.

В воздухе отчетливо запахло большими деньгами. Почему-то меня это расстроило.

Через полчаса я забыла о новых соседях, пыхтя под тяжестью тюков с летним скарбом. Потом пришлось раскладывать продукты, мыть полы и застилать постель. Наконец, все было готово, и я огляделась. В домике была всего одна комната и, на мой взгляд, в ней давно следовало поменять обои – они были слишком мрачные. Ковер на полу когда-то назывался персидским, но это было еще до того, как на нем появились внушительные проплешины, а ворс превратился в один большой колтун. Разномастная мебель теснилась вдоль стен, отчего комната напоминала склад старьевщика – традиция стаскивать на дачу все, что жалко выбросить на помойку, всегда меня раздражала, – но бабушка отстаивала каждую вещь, и переубедить ее не представлялось возможным. Старомодный пузатый комод с вычурной резьбой, кровать, диван и раскладное кресло, которое на моей памяти никогда не раскладывали, пара тумбочек со сломанными ящиками и висящей на одной петле дверцей, журнальный столик с потрескавшейся столешницей, накрытый для солидности тяжелой вышитой скатертью, пять ламп, из которых горела только одна и почивший в бозе телевизор Рекорд – светлая ему память. Будь моя воля, я бы давно вытряхнула все это барахло, и сделала светлую, веселую комнату, но кому есть дело до моего мнения?

В лесу темнеет быстро и к тому времени, когда я поняла, что в доме не осталось воды, за окном стояла темень, хоть глаз выколи. После зимы, проведенной в городе, густая темнота леса казалась неуютной и слегка пугающей, и я немного постояла на крыльце, привыкая.

Чаю хотелось нестерпимо.

Поход «к дяде Васе» был неминуем.

Предположительно, дядей Васей звали сторожа, который в незапамятные времена вырыл первый колодец с родниковой водой, но доподлинно это неизвестно. Вода у дяди Васи была вкусная, чистая и «аборигены» до сих пор ходили в неблизкий путь, если хотели напиться свежего чая. Такая уж была традиция.