Мэг Кэбот: Дьявольские балы

Скажи мне кто, что вечер пятницы я проведу в пентхаусе Мэри, я бы лопнул от смеха.

Но именно так все и вышло. Мы минуем сонного консьержа (которого ничуть не смущает арбалет) и поднимаемся на лифте в квартиру, оформленную, по-моему, в викторианском стиле: мебель как будто из любимых нудных сериалов моей мамы, в них еще девчонок часто зовут Гортензия или Виолетта.

Повсюду книги, и не какой-нибудь там Дэн Браун в мягком переплете, а большие толстые тома с названиями типа «Греческая демонология седьмого века» или «Путеводитель по некромантии». Телевизора нет — ни плазменного, ни жидкокристаллического. Вообще никакого.

— У тебя родители ученые, что ли? — спрашиваю я Мэри. Она кидает арбалет, идет на кухню, достает из холодильника две «кока-колы» и протягивает одну мне.

— Почти.

И вот так всю дорогу! Никаких объяснений.

Хотя никуда Мэри не денется, все выложит. Я ведь ей сказал, что не уйду, пока не узнаю правду. Потому что ничего не понятно. С одной стороны, хорошо, что Дрейк не бывший парень Мэри. С другой стороны… он что, вампир???

— Пошли.

Следую за ней. А что еще остается? Зачем я вообще пришел? В вампиров все равно не верю. Скорее всего, Лила просто влюбилась в сумасшедшего гота, каких иногда показывают по телевизору.

И все же меня гложет вопрос Мэри: как же тогда Дрейк умудрился растаять в воздухе?

В самом деле, как?

В голове крутится еще куча вопросов. Вот один, например, совсем недавно появился: как заставить Мэри смотреть на меня так же, как Лила смотрит на Дрейка?

Жизнь полна тайн, как любит говорить папа, а многие из них окружены еще большими тайнами.

Мэри ведет меня к приоткрытой двери, за которой мерцает свет. Стучит и спрашивает:

— Пап, можно войти?

— Разумеется, — отвечает хриплый голос.

Никогда не видел таких странных комнат! Во всяком случае, в пентхаусах в Верхнем Ист-Сайде.

Я нахожусь в лаборатории. Повсюду пробирки, мензурки и бутылки. Рядом с прозрачным сосудом в клубах пара стоит высокий седовласый зеленоглазый мужчина, похожий на ученого, и варит что-то ярко-зеленое. Заметив Мэри, он улыбается (очень похоже на нее) и с интересом меня оглядывает.

— Привет. Гляжу, ты с другом. Очень хорошо. А то все одна да одна.

— Пап, это Адам, — спокойно говорит Мэри. — Он сидит за мной на истории США. Мы пойдем ко мне в комнату делать уроки.

— Хорошо, — отвечает отец Мэри. Похоже, ему и в голову не приходит, что вряд ли парень моего возраста решил в два часа ночи пойти к девчонке в спальню, чтобы делать там домашнюю работу. — Смотрите, не перетрудитесь, ребятки.

— Нет, что ты. Пойдем, Адам.

— Спокойной ночи, — говорю я отцу Мэри, а он широко улыбается мне и отворачивается к дымящемуся сосуду.

— Итак, — обращаюсь я к Мэри. Мы снова идем по коридору, но на этот раз в ее комнату… слишком уж практичную для девочки: большая кровать, комод и стол. В отличие от Вероники, у Мэри все прибрано, кроме ноутбука и МP3-плеера. Пока она что-то ищет в комоде, гляжу на список песен: в основном рок, немного R&B и рэпа. Слава богу, эмо нет. — Что происходит? Чем занимается твой отец?

— Ищет лекарство, — глухо отвечает Мэри.

Прохожу по роскошному персидскому ковру к кровати. Рядом на тумбочке стоит фотография красивой улыбающейся женщины, слегка прищурившейся на солнце. Откуда-то знаю наверняка — это мама Мэри…

— Лекарство от чего? — Беру фотографию, чтобы лучше разглядеть. Точно, губы, как у Мэри. У нее обычно уголки вверх глядят, даже когда она сердится.

— От вампиризма.

Мэри вынимает из комода длинное красное платье в прозрачном пластиковом пакете из химчистки.

— Хм, не хочу тебя огорчать, Мэри, но вампиров не существует. И вампиризма тоже.

— Серьезно? — Уголки ее губ поднимаются выше, чем обычно.

— Вампиров ведь выдумал автор «Дракулы», правда?

Мэри смеется. Ну и пусть. Ведь это же Мэри. А то обычно она меня вообще не замечает.

— Брэм Стокер ничего не выдумывал. — Улыбка на ее лице исчезает. — Даже Дракула — реальное историческое лицо.

— Да, но вряд ли он пил кровь и превращался в летучую мышь. Брось, Мэри, о чем ты!

— Вампиры существуют, Адам, — тихо говорит Мэри. Мне нравится, как она произносит мое имя. Нравится настолько, что я даже не замечаю ее взгляда, устремленного на фотографию в моих руках. — И их жертвы тоже.

Смотрю туда же, куда и Мэри. И еле удерживаю фотографию.

— Твоя мама… — больше ничего на ум не приходит. — Твоя мама… Она…