Максим Перфильев - Нечто в лодке по ту сторону озера...

— Да понял я, понял, — ответил, наконец, Укур.

Уж не знаю, обидел я его или нет, полагаю все же, что он должен был отреагировать без особых эмоций, но промолчать здесь я просто не мог. Как можно вестись на эту лажу? Неужели правительство и средства массовой информации действительно относятся к народу как просто к стаду баранов?

— "Форматирование сознания" — группу свою назовите, — предложил Майк.

— "Форматирование сознания", — переспросил я.

— Да.

— Ты от куда ваще взял это?

— А чо? Как раз подходит. У вас же творчество такое серьезное, тексты со смыслом, философские.

Я задумался.

— Ну, в принципе…

— А, что не плохое, кстати, название, — подтвердил Укур.

— Ну… это вот, конечно, уже ближе к телу… — тихонько закивал я головой, тупо смотря куда-то в сторону, пытаясь быстренько проанализировать все возможные ассоциации, имеющие какую-либо вероятность возникнуть в соответствии с данным названием, — Хорошо, я подумаю над этим, — все же произнес я, — Вот что-нибудь в этом роде.

Все же название, как показалось мне, слишком пугающее и немного агрессивное.

— Парни, а никогда не думали заняться каким-нибудь бизнесом, связанным с музыкой? — вдруг спросил Коля.

— Бизнесом?

— Связанным с музыкой?

— Да. Например, создать в России компанию по производству качественных ударных установок — впервые в отечественном производстве.

— Ага, и назвать компанию "Ды-Дыщь".

— Нет — "Хыщь-Дыщь".

— "Хыщь-Дыщь"? Больше подходит для названия журнала про восточные единоборства.

— Знаешь, какое название подошло бы журналу про восточные единоборства? — ответил Коля, — "Каяк". Только не "Каяк", а "Кай-йяк". Щас я напишу правильно.

— Да ты чо, прикололся что ли? Вот если две первые буквы в названии поменять — вот тогда будет подходящее название.

— Да, и как раз про восточные единоборства, точно.

— Так, все, пацаны, давайте соберитесь, — отрезал я, пытаясь остановить их, пока они еще совсем не уехали там куда-нибудь не в ту тему, — Нужно придумать название. И я же просил без мата и без пошлостей.

— Понятие пошлости уже включает в себя мат.

— Не соглааааасен.

— Так, ты самый умный? Вот сиди и придумывай, если такой умный.

— Ладно, все короче, настроились, да. Сидим думаем, — поддержал Укур.

Наступила пауза, в течение которой в комнате была слышна только песенка из какой-то рекламы, транслировавшейся по телевизору.

— Парни, вы сидите дома целый день, телевизор смотрите. Чем-нибудь вообще занимаетесь? — наконец спросил я.

— Мы еще иногда в контру играем.

— Аааааа.

— Флоп работать пошел, — многозначительно заметил Майк.

— Ага, Флоп работать пошел… А Мила где?

— У нее дела какие-то, — ответил Коля.

— Понятно. Ну, логично.

— "Межгалактические бобры с высоким уровнем тестостерона" — вот так назовите группу, — предложил, наконец, Майк, указывая на меня пальцем.

Я глубоко вздохнул и покачал головой.

— Группа с таким названием изначально обречена на андерграунд, — устало повторил я.

17.

Я всегда знал, что государственная система это самая мощная и профессионально работающая машина пропаганды идей. Правительство всегда разводило свой народ как стадо баранов, и правители всегда управляли толпами людей, используя различные способы психологического воздействия. Они исследовали сложившуюся конъюнктуру актуальных для народа потребностей и умело играли на этих потребностях, детерминируя поведение людей в соответствии со своими задачами. Иногда некоторые потребности еще нужно было сформировать, создав у людей иллюзию того, что какие-то вещи им действительно необходимы, хотя на самом деле они могли обойтись и без них. Дай человеку то, что ему нужно — и он будет тебе рабом. Как бы хрен с ним с патриотизмом, я понимал, что государству нужно хоть как-то дисциплинировать и организовывать такие огромные массы народа, иначе начнется хаос. Хотя и здесь уже давно наблюдался сильный перегиб и под завесой пропаганды высоких патриотических чувств, формируемых у населения, скрывалось элементарное желание тех или иных сил, конкретных личностей, тупо набить себе карманы баблом.

Я видел, что президент, судя по всему, является не единственной силой в стране. Ему противостоят различные структуры. И это противостояние идет не на уровне политической борьбы и дебатов в парламенте, это намного глубже. Скорее похоже на разделение сфер влияния и конфликт интересов. С виду вроде казалось, что президент Дорожин устанавливал свою сильную власть, отбивая ее у других личностей или каких-то группировок. Было ли это показательное выступление, или же президент на самом деле кровью и потом пробивал свою вертикаль власти — мне до конца трудно было разобраться. Я наблюдал другой фарс — как президент допускал где-либо ситуацию полного и абсолютно безнадежного катастрофического коллапса, а потом приходил с таким грозным лицом разруливал косяк и становился всенародным героем, под шквал аплодисментов произнося какую-нибудь пафосную, но до слез цепляющую что-то такое в глубине души, речь. И фигня то, что на протяжении десяти лет эта проблема копилась и никак не разрешалась, усугубляясь только с каждым годом, пока не была доведена наконец до такого состояния, когда ее уже невозможно было игнорировать, когда вскрывались такие вещи, от которых даже у активистов движения "Наше" в голове возникал когнитивный диссонанс, грозящий полной и далеко не быстрой перезагрузкой всей системы сознания. Хотя в последнее время я действительно наблюдал некоторые улучшения в нашей стране в тех или иных сферах, и мне казалось, что здесь на самом деле что-то меняется в лучшую сторону. Возможно, наш президент и вправду пытался наладить жизнь в этом ужасном государстве и сделать ее для простых граждан более достойной. И возможно ему когда-нибудь справедливо будет памятник поставить. Но, тем не менее, я не доверял никому. Ни средствам массовой информации, ни политикам, ни тем более бизнесменам, ни даже президенту с его командой. Я видел как часто за туманом правильных и красивых речей, психологически грамотно построенных, так, чтобы оказывать на людей определенное влияние, скрывается собственный эгоизм и элементарная жажда наживы, а иногда и откровенное зло. Я видел это даже в церкви. И уж тем более у меня не было никакого доверия к государственной системе, совсем недавно еще пытавшей людей в тюрьмах за религиозные убеждения.