Максим Перфильев - Нечто в лодке по ту сторону озера...

— Истина всегда абсолютна. Она относительна только в нашем разуме в свете нашего восприятия.

Влад, немного задумавшись, слегка наклонил голову, как бы почти согласившись, и просто не зная, что на это ответить.

— За абсолютность истины, — протянул он ко мне свою бутылку после некоторых размышлений.

— За абсолютность истины, — ответил я, снова чокнувшись кружкой о его бутылку.

Меня забавляла такое наше единодушие в отношении к разным философским вещам

Влад сделал глоток и еще раз затянулся.

— Только я все же не хочу просыпаться, правда. Реальность меня мало чем привлекает.

— Твой сон когда-нибудь тебя поглотит, — заметил я.

— Реальность тоже в долгу не останется.

— С этим трудно не согласиться, — задумчиво покачал я головой утвердительно, — Только вот пока ты в реальности — у тебя есть шанс что-то сделать и все изменить. Когда ты спишь — все происходит независимо от тебя самого, и ты абсолютно беспомощен. Ты не можешь это контролировать.

Наступила пауза.

Влад продолжал курить и утвердительно покачивал головой, как бы в чем-то соглашаясь, но в то же время обдумывая эти слова и рассуждая над различными вариантами возражения.

— Мое восприятие реальности несколько изменилось, — наконец сказал он.

Я убрал локоть со стола, оголив образовавшийся на щеке след от собственного кулака, и откинулся на стуле.

— В этом мире постоянно что-то меняется, и наш разум не исключение.

— Меняется все, это правда, — ответил Влад, — Только вот как меняется? Становится чем-то совершенно другим и абсолютно новым или…

— Приобретает ранее существовавшие уже когда-то формы, — одновременно произнесли мы с ним.

Влад затянулся.

— Да, это загадка, — задумчиво добавил я в заключении, улыбнувшись.

— Это факт, — согласился Влад.

Наступила еще одна пауза.

Мы сидели тут на этой кухне и размышляли о смысле жизни, и казалось, что при нашем размышлении о ней уныние и грусть от осознания абсолютной ее бессмысленности и далеко не радужном нашем восприятии — немного растворялись в окружающем пространстве и как будто становилось легче. Иногда печаль нужно просто выговорить, чтобы не держать ее в себе, дожидаясь пока она тебя поглотит. Но это помогает не на долго. Это дает временное облегчение. Причина же остается не решенной, и продолжает рождать новые следствия.

— Ты-то чем занимаешься? — наконец спросил меня Влад, и, не дожидаясь ответа, добавил: — Все пытаешься спасти этот погибающий мир?

— Вроде того, — ответил я.

Влад снова вытянул ко мне руку с бутылкой, призывая легонько стукнуть о ее блестящее играющее бликами света стеклянное тело, и произнес:

— За мир во всем мире.

— За мир во всем мире, — ударил я своей кружкой по его бутылке.

— Я, правда, Костян, не вижу смысла в этой жизни, — сказал Влад после очередного глотка, — И я правда не вижу смысла просыпаться. Эта реальность, о которой ты говоришь — она меня пугает. Я не хочу жить в ней. Не хочу жить в этом мире, — он затянулся, — Мне страшно. Страшно заводить семью. Страшно заводить детей. Страшно идти и что-то делать, чем-то заниматься. Страшно ставить перед собой какие-то задачи и следовать каким-либо целям. Страшно доверять людям. Страшно просто жить, — он сделал небольшую паузу, — И я не хочу. Просто не хочу. Вот просто не хочу и все… Мне кажется, я уже достаточно повидал в этой жизни… Я не хочу напрягаться в ней и к чему-то стремиться. Меня от нее тошнит.

Влад посмотрел мне прямо в глаза. Не знаю, что он прочитал в отражении моих зрачков, но я в его глазах видел глубокую бездну печали и абсолютного непонимания, зачем ему действительно дана эта жизнь, и зачем вообще, собственно говоря, жить.

— Мне плевать ваще кто я в принципе. Кем я являюсь. И кем мог бы стать. Чем занимаюсь. Что делаю. Все это мне кажется совершенно бессмысленным. То есть, конечно, я понимаю, что у меня есть вполне естественные потребности — в том числе и социальные, и где-то глубоко внутри я все равно хочу, чтобы ко мне хорошо относились и хорошо обо мне думали. Но — у меня возникает один вопрос: "А зачем?". И этот вопрос у меня возникает на любую потребность и на любое желание, которое вдруг неожиданно просыпается у меня внутри.

Уголки тонких губ скривились в ухмылке на остром лице Влада, он затянулся и продолжил:

— Мне вот правда — вообще наплевать, что дальше будет с моей жизнью, и что будет со мной. Мне наплевать, что я сопьюсь, превращусь в алкоголика и сдохну где-нибудь под забором, замерзнув зимой в собственных обоссанных штанах. Или стану бомжем, нажрусь какой-нибудь хрени на помойке и скопытюсь от отравления. Да мне ваще насрать. Я не вижу смысла что-то делать и к чему-то стремиться.