Дин Кунц - Логово

Ко времени смерти Джимми Линдзи так великолепно научилась подавлять в себе желание плакать, что теперь вообще уже не могла этого делать. Лишенная возможности дать выход отчаянию в слезах, она замкнулась в себе, в своих переживаниях. Стала быстро худеть – сначала на десять, пятнадцать, а в конце и на все двадцать фунтов, – пока не превратилась в ходячий скелет. Перестала мыть голову и причесываться, следить за собой и своей одеждой. Убежденная, что она не оправдала ожиданий Джимми, пообещав ему свою помощь в борьбе с болезнью и не оказав ее, она считала, что не имеет права радоваться пище, следить за своей внешностью, получать удовольствие от книг, кинофильмов или музыки – вообще от чего бы то ни было. С течением времени Хатчу пришлось приложить немало усилий и терпения, чтобы доказать ей, что ее желание взять на себя вину жестокой, коварной и слепо разящей судьбы было такой же болезнью, как и болезнь Джимми.

И, хотя она так и не сумела возвратить себе умение плакать, ей все же удалось выбраться наружу из того эмоционального провала, в который она забилась. И с тех пор она так и жила на краю пропасти, всегда рискуя сорваться вниз.

И вот теперь, после столь длительного срока воздержания, слезы удивили и обеспокоили ее. В глазах у нее защипало, и они вдруг стали горячими. Все вокруг потеряло свои очертания. Не веря случившемуся, дрожащей рукой она коснулась своей щеки и ощутила катящуюся по ней влагу.

Нейберн вынул из стопки на тумбочке салфетку и подал ей.

Эта маленькая услуга подействовала на нее так сильно, что она уже больше была не в силах сдерживать рыдания.

– Линдзи…

От всего, что произошло с ним, у него пересохло горло и голос был хриплым и едва слышимым; она скорее увидела движение губ, чем услышала его. Но была абсолютно уверена, что это было сказано не в бреду, что он обращался именно к ней.

Салфеткой она быстро стерла слезы и наклонилась вперед в своем кресле-каталке, коснувшись лбом заградительной сетки на кровати. Глаза его были открыты и ясны, и он смотрел прямо на нее.

– Линдзи…

Он нашел в себе силы выпростать из-под одеяла правую руку и протянуть ей.

Она наклонилась еще больше вперед. Взяла его руку в свою.

Кожа его была сухой. Поверх ссадины на ладони была приклеена тонкая марлевая повязка. Он был еще слишком слаб, и пожатие его было едва ощутимым, но он был теплый – Господи! – он был теплый и живой.

– Ты плачешь, – сказал Хатч.

И это было правдой, Линдзи действительно плакала, а вернее, ревела навзрыд и одновременно улыбалась сквозь потоки слез. То, что не смогло в течение этих ужасных пяти лет сделать горе – вызвать у нее слезы, – радость сделала в какую-то долю секунды. Она плакала от радости, и ей казалось, что так и должно быть и что это ее исцеляет. Она чувствовала, как с сердца один за другим слетают железные обручи, сжимавшие его, и всё потому, что Хатч жив. Выл мертвым, и вот, надо же, живой!

Но если не чудо может так взволновать сердце, то что же еще способно это сделать?

– Я тебя люблю, – прошептал Хатч.

Потоки слез превратились в водопады, – о Господи! – в реки слез, и она услышала свой собственный голос, говоривший: "Я люблю тебя", и почувствовала на своем плече руку Нейберна, и этот трогательный добрый жест показался ей чрезмерной милостью, и она заплакала еще пуще. Она плакала и смеялась одновременно и видела, что Хатч тоже улыбается.

– Все в порядке, – хрипло выдавил он из себя. – Самое… страшное… позади. Все… плохое… мы уже… пережили…

В дневное время, скрываясь от лучей солнца, Вассаго ставил свой "камаро" в подземный гараж, когда-то до отказа забитый электротележками, ручными тачками и грузовыми машинами, которые использовались бригадами по обслуживанию парка аттракционов. Теперь, угнанные кредиторами, все эти средства передвижения исчезли. "Камаро" одиноко стоял в центре огромного сырого помещения без единого окошка.

Из гаража по широкой лестнице – лифты уже давно не работали – Вассаго спустился еще ниже, на другой подземный уровень. Этот этаж располагался под всей территорией парка аттракционов и вмещал в себя, кроме специального помещения охраны с десятками видеомониторов, на которых как на ладони просматривался весь парк, любой его закоулок, еще и центр управления всеми механическими аттракционами, сверху донизу нашпигованный сложнейшей ультрасовременной электронной аппаратурой, а также помещения для столярных и электромеханических мастерских, столовую для обслуживающего персонала, раздевалки с запирающимися шкафчиками для сотен костюмированных служащих, работавших посменно, лазарет для оказания срочной медицинской помощи и, помимо этого, различные кабинеты, где располагалась дирекция парка и другие помещения.