Сергей Волков - Пророк Темного мира

Справедливости ради надо сказать, что Пархоменко время от времени действительно удавалось найти то вытертую старинную монету, то ржавый до безобразия клинок, то черепки с фрагментами росписи. Находки он немедленно тащил в городской музей, утверждая, что сделал историческое открытие мирового уровня. В музее энтузиасту обычно сообщали, что монета — времен царя Алексея Михайловича, клинок — обломок драгунской сабли середины девятнадцатого века, а черепки — осколки обычной деревенской корчаги и никакой исторической ценности не представляют.

После этого Пархоменко громогласно объявлял музейных работников ретроградами и зажимателями, удалялся к себе в крохотный домик на окраине города и две недели не покидал его, лелея уязвленное самолюбие в компании с зеленым змием. По окончании добровольного затворничества нос краеведа-любителя обычно алел, как маков цвет, глаза лучились небесной чистотой и в них читалась совершенно неуклонная решимость, несмотря ни на что, доказать всему миру, что Дубинск — не лыком шитый город, а центр Вселенной.

«Полевые изыскания» возобновлялись с новой силой. Сообразив, что с музеем каши не сваришь, Пархоменко решил привлечь для освещения своей работы прессу и в один прекрасный день заявился в редакцию «Дубинского вестника», где и познакомился с Коростылевым. С тех пор он стал главным поставщиком информации для материалов Николая.

— Главное — взять зеркало, — возбужденно шептал Пархоменко, то и дело подшмыгивая. — И упаси вас Господь взглянуть в глаза Медузе. Окаменеете. Я эксперимент провел — подвел к эгиде собаку. Там свалка рядом, собак много. Так вот… — Облизнув пересохшие губы, краевед вытянул их в трубочку и пропел в самое ухо Николая: — О-ка-ме-не-ла! Вы представляете, насколько значимо это открытие? Дубинск для древних греков был краем обитаемых земель. Где, как не здесь, прятать похищенный у богини щит?

— А кто, кто похитил-то? — спросил Николай.

— Известно кто — братец Аполлон, он же Феб. В контрах они были, исторический факт! Похитил — и зарыл от греха в Вороньей балке. Это два километра от конечной остановки трамвая в сторону Цемзавода. Поди найди. Афина и не нашла, а я вот — нашел…

— Но как вы узнали?

— Элементарно, мой юный друг. Греки были очень практичными людьми, следовательно, их боги тоже. Я взял Птолемееву карту Ойкумены и обнаружил, что наша область находится на самом ее краю. Это наиболее удаленное от горы Олимп место, известное тогда. Я уже говорил, но повторю: где, как не здесь, прятать эгиду?

— А как вы узнали про Воронью балку? Ну, что это именно там? — не унимался Николай.

Краевед улыбнулся тонко и снисходительно.

— Хлеб настоящего историка — архивы. У нас в городе имеется неплохое собрание документов за последние три века. И хотя некоторые ретрограды и пытались заказать мне доступ в хранилище, я все же пробился и обнаружил кое-что примечательное, а именно — что наш дубинский разбойник Аким Колобуха, живший при царе Александре Первом, сам сдался властям, находясь в состоянии умопомешательства, и все кричал о Вороньей балке, диаволовом лике из-под земли и окаменевших его соратниках, чьи статуи он разбил, ибо это диаволово же творение. Кстати, фрагменты этих статуй находятся в нашем краеведческом музее. Я просто сложил два и два — и нашел.

— Что ж не принесли?

— Тяжелая она, эгида. Не поднять. Вот завтра тачку у соседки возьму, мешковину, чтобы лик Медузы закрыть, — и айда. Вы со мной, Николай?

— Конечно, — кивнул Коростылев. — А куда мы ее?

— Ко мне! — воскликнул Пархоменко. — Музейщикам я не доверяю, в вашей редакции тоже полно косных и нечутких людей, взять хотя бы этого… как его бишь? А, Симулянского! У меня же эгида до поры будет в сохранности. Вы напишете материал, приедет комиссия из Академии наук, тогда и передадим нашу находку в музей. Торжественно передадим! Вот и будет нашему городу почет и слава.

— Ошибка исключена? — на всякий случай спросил Николай, с удовлетворением отметив «нашу находку». Вместо ответа Пархоменко вытащил из внутреннего кармана каменный обломок. Коростылев пригляделся — и похолодел. В дрожащей руке краеведа он увидел собачий хвост из серого мрамора…

Вернувшись в редакцию после встречи с Пархоменко, Николай взялся за план будущей статьи. Материал собирался быстро и легко, благо у корреспондентов был безлимитный доступ к Интернету. Впившись глазами в монитор, Николай читал: «Вместо волос у горгон — шевелящиеся змеи, все тело покрыто блестящей чешуей. У горгон медные руки с острыми стальными когтями, крылья со сверкающим золотым опереньем. От взгляда горгон все живое превращается в камень. Гесиод, „Теогония“».